Это слово – Убийство

Корнуоллис наклонился, и на секунду мне почудилось, будто он хочет меня поцеловать. Я отпрянул, но он лишь поднял меня и перетащил в кресло. Я вешу примерно восемьдесят пять килограммов, так что ему пришлось остановиться и передохнуть. Затем он поправил на сиденье мои ноги и, по-прежнему насвистывая, выкатил меня из кабинета.

Мы прошли мимо открытой двери часовни. Я успел заметить свечи, деревянные панели, алтарь, на котором мог быть крест, менора или еще какой-нибудь религиозный символ. В конце коридора находился грузовой лифт, достаточно просторный, чтобы вместить гроб. Корнуоллис втолкнул меня внутрь и нажал кнопку. Когда двери закрылись, я почувствовал, что вся моя жизнь осталась позади. Лифт дернулся и поехал вниз.

Двери снова открылись. Мы попали в просторное помещение с низкими потолками и неоновыми лампами. В дальнем углу стояли шесть серебряных шкафов – холодильники для хранения тел. В другом углу располагалось нечто вроде операционного блока: металлический стол, рядом тележка со скальпелями, иглами и ножами; на стене полки с сосудами темного цвета. Корнуоллис подвез меня к столу спиной к лифту. На полу – серый линолеум, в углу ведро со шваброй. Все увиденное наполнило меня свежим ощущением ужаса, и невозможность пошевелиться лишь усиливала этот ужас.

– Не стоило вам сюда приходить, ох не стоило…

Его спокойная, деликатная манера речи была наработана годами и соответствовала той роли, которую он играл, – только теперь я осознал, что это всего лишь роль и передо мной теперь раскрывается настоящий Роберт Корнуоллис.

– Я ничего не имею против вас лично, однако что поделать – вы сами решили сунуть свой нос в мои дела! – К концу фразы он повысил голос чуть ли не до визга. – Зачем надо было спрашивать про академию? – продолжал Корнуоллис, немного успокоившись. – Зачем рыться в прошлом? Вы пришли сюда задавать глупые вопросы… Что ж, я отвечу, а потом разделаюсь с вами – хотя очень не хочу.

Я попытался заговорить, однако мешал платок. Корнуоллис вытащил его изо рта, и я обрел голос.

– Я сказал жене, что иду сюда… И секретарше! Если со мной что-нибудь случится, все узнают!

– Если найдут, – парировал он безразличным тоном.

Я собирался продолжать, но он поднял руку.

– Хватит, не хочу больше ничего слышать! Все уже неважно… Я лишь объясню.

Корнуоллис уставился вдаль, собираясь с мыслями, легонько касаясь щеки кончиками пальцев. Что происходит, вообще? Я же писатель! Это все не со мной!

– Можете себе представить, какой жизнью я живу? – спросил вдруг Корнуоллис. – Думаете, мне нравится эта работа? Каково, по-вашему, день за днем сидеть и слушать, как несчастные людишки ноют о своих несчастных покойных матерях, отцах, бабушках, дедушках? Организовывать похороны, кремацию, гробы, надгробия, – а за окном сияет солнце, и жизнь идет стороной? На меня смотрят и думают: вот скучный человек в скучном костюме, никогда не улыбается и говорит правильные вещи: «…Примите мои соболезнования, ах, мне так жаль, вот, пожалуйста, возьмите салфетку…» На самом деле мне хочется врезать им по носу, потому что это не я, не таким хотел я стать.

«Корнуоллис и сыновья» – моя судьба. Мой отец был гробовщиком, и дед, и прадед, тетки и дядья… В детстве все вокруг были одеты в черное. В качестве развлечения меня водили показывать катафалк, едущий по улицам. Я смотрел на отца за ужином и думал: вот он провел целый день в обществе мертвецов, и эти самые руки, что обнимают меня, касались мертвой плоти. Смерть – наша жизнь, ею поглощена вся семья. И самое худшее – однажды я стану таким же, потому что все распланировано за меня, даже вопросов не возникало. Мы же «Корнуоллис и сыновья», а я кто? Я – сын.

Меня дразнили в школе. Фамилия запоминающаяся, не то что какой-нибудь Смит или Джонс, привлекает внимание. Достаточно раз пройти мимо заведения – куда-нибудь в магазин или на автобус, – и все запомнят. Меня звали мертвецом и гробовщиком… Спрашивали, спит ли мой отец с трупами… или я… Им было интересно, как выглядят покойники без одежды. Встает ли у них? Растут ли ногти? Половина учителей считала меня странным – не потому, что я и в самом деле был странным, а из-за семейного бизнеса. Другие ребята обсуждали университет, карьеру… У них были мечты, у них было будущее. Только не у меня. Мое будущее было в буквальном смысле в могиле.

А самое смешное – у меня была мечта. Странно, как все в жизни складывается, правда? Однажды мне дали небольшую роль в школьной пьесе: я играл Гортензио в «Укрощении строптивой». Я обожал Шекспира, богатый сочный язык, которым он создавал целый мир! Мне так нравилось стоять на сцене в костюме, при свете софитов, перевоплощаться в другую личность… Мне было пятнадцать, когда я понял, что хочу стать актером, и с этого момента мечта поглотила меня целиком. Я хотел быть не просто актером, нет! Я хотел стать звездой! Я не буду Робертом Корнуоллисом, я буду другим человеком – вот моя судьба!