Это так просто… и прочая ложь

Сентябрь 1984 года. Я на своем «Форд Мэврик» 1971 года еду на юг. Мне двадцать, а в бумажнике – 360 долларов.

Уезжая из города, я был преисполнен ощущения, что на моих плечах – весь Сиэтл. Очевидно, что это настоящая драма, если вы едва вышли из подросткового возраста, тем более если, как и любой подросток, вы ощущаете себя гораздо более значимым, чем есть на самом деле. Да, таким я и был. Но я был к тому же вундеркиндом местной рок-сцены, восьмиклассником, играющим в группах с 20-летними музыкантами, парнем, овладевшим всеми инструментами – гитара, бас и барабаны. Ни на чем из этого я не играл особо хорошо, но все же на достаточном уровне для участия в рок-группе. Теперь, когда мой путь лежал на Лос-Анджелес, а башня «Space Needle»[11] осталась в зеркале заднего вида, я чувствовал, что друзья будто бы рассчитывают, что я буду «тем парнем». Несомненно, я сам все это напридумывал, но люди начали обсуждать мой отъезд, стоило мне только сказать, что я покидаю Сиэтл. Они спорили: смогу ли я сделать музыкальную карьеру в Лос-Анджелесе – или просто тихо вернусь домой?

Моя первая остановка – Сан-Франциско. Я попал в панковский сквот. Хотел только переночевать, но застрял на неделю… Да, в той истории была замешана девушка. Конечно, я знал и любил панков, играющих в тех краях, однако не собирался присоединяться к какой-то группе и играть все тот же старый материал. Когда я наконец-то вырвался из Сан-Франциско, кошелек похудел с 360 до 60 баксов. Ситуация казалась ужасной, и я позвонил с таксофона на заправке Мэтту, который тогда учился в Калифорнийском государственном университете Нортридж, находившемся в агломерации Большого Лос-Анджелеса.

– Эй, ты слышал, что я приезжаю в Лос-Анджелес?

– Да, слышал, – ответил Мэтт, – куда конкретно ты поедешь?

– Полагаю, что в Голливуд. Есть вакансии в «Black Angus»?

Мэтт платил за учебу, работая поваром в стейк-хаусе в долине Сан-Фернандо. А вообще он играл на тромбоне и хотел стать учителем музыки.

– Может быть, – сказал Мэтт.

– У меня есть рекомендация из кафе «Лейк Юнион», – посулил я.

Так назывался ресторан, где я проработал последние два года.

– Возможно, я смогу тебе чем-нибудь помочь, – ответил Мэтт.

– Как туда добраться?

– Поезжай по федеральному шоссе US-5 до дороги № 405 и сворачивай на съезд к бульвару Роско. Затем на запад по Роско до Корбин-авеню, и там поверни направо. Точный адрес – Корбин-авеню, 9145.

Я отправился прямо туда и приступил к работе помощником повара в тот же вечер, 14 сентября 1984 года. Под конец смены я решил наведаться в свой новый дом – Голливуд. Я спросил, как туда проехать.

– Отсюда – около 25 миль…

Что? Куда, черт подери, я попал? Я-то думал, что я в Лос-Анджелесе!

– Спускаешься к Вентуре и поворачиваешь налево, затем по дороге до самого Лорел-кэньона, и там нужно будет перевалить через гору…

Что? Каньон, который переваливает через гору? Это вообще как?

Я отправился в путь, высматривая что-нибудь, похожее на горы, – и видел много холмов, но никаких гор. В конце концов я разыскал Лорел-кэньон, дорогу, поднимавшуюся к холмам, и моим глазам открылся Лос-Анджелес! С вершины холма я мог видеть, что центр города был не больше Сиэтла, но мерцающие огни малоэтажных кварталов с плотной застройкой тянулись бесконечно. Лос-Анджелес простирался до самого горизонта.

В первые пару недель в городе я несколько раз ночевал у брата. Но его дом находился очень далеко от Голливуда, который мне-приезжему казался центром музыкальной сцены Лос-Анджелеса. Учитывая, сколько времени я терял из-за пробок, дом моего брата, как и ресторан «Black Angus», с таким же успехом могли находиться в совершенно другом городе, а не в Лос-Анджелесе. Ко всему прочему нельзя ведь было просто свалиться из ниоткуда и обосноваться в квартире Мэтта. Так что много ночей я провел в своей машине на Голливуд-хиллз, ведь копы не искали бродяг на красивых, обсаженных деревьями улицах близ Франклин-авеню.

Блеск летних Олимпийских игр 1984 года уже померк, и полиция практически покинула центральный Голливуд после их окончания, оставив его во власти преступников, головорезов, дав дорогу всеобщей анархии. Так что уличные банды всегда были при деле, и героин продавался по всему Голливуду. Я попал прямо в эпицентр событий, причем с бас-гитарой наперевес, на которой я все еще учился играть.

Однако я был уверен в своих навыках общения и верил, что мне есть что предложить местной музыкальной сцене. Я чувствовал, что в 1984-м панк-рок уже практически при смерти, ведь первые две волны панка – ранние, истинные панк-группы, а затем и группы, исполнявшие хардкор, уже отыграли свое. Что бы ни случилось потом, музыканты моего возраста, прошедшие через панк-сцену, должны были превратиться в тех, кто предложит нечто новое. Будущее лежало на наших плечах, и я искал других парней, заинтересованных в создании следующей ступени развития рок-музыки. Я был уверен в том, что сыграю важную роль в формировании новой музыкальной парадигмы, но то была не тщеславная надежда, а искреннее возбуждение.