Это цивилизация, мама!

Однажды утром, раскрыв тетрадь на уроке математики, я обнаружил там рисунок: два дерева — одно толстое и рослое, другое тощее, вроде меня, листья были тщательно вырисованы, и несколько желтых, розовых, голубых цветов посажено прямо на ствол, без веток. Между двумя деревьями фигурка: голова — кружочком, тело — как яйцо, а вместо рук и ног — четыре палочки. Мама, конечно. Она улыбалась.

8

Пришлось ускорить события. В следующий раз мы повели ее в кино. В один из тех довоенных «Колизеев» бедных кварталов, где представление шло непрерывно с полудня до полуночи и развивалось в двух планах — на экране и в зале. Особенно в зале. Молодые люди приходили группками, с гитарами (чтобы аккомпанировать в лирических сценах), петардами и рогатками (для ковбойских фильмов с драками); в непреодолимом стремлении развлекаться они запасались трещотками, свистками, пакетиками орехов. Все курили: киф, табак, трубку, сигары, какие-то неведомые мне смеси из трав.

Когда мы вошли, все зрители встали. Никогда не ходили сюда женщины. Все оглядели маму с головы до ног, потом, осмотрев моего брата вдоль и поперек, оценив его гигантский рост и ширину плеч, обескураженные и разочарованные, уселись на свои места. В перерывах между фильмами едва ли раздалось три свистка — я следил.

Возобновились разговоры, местами весьма оживленные, перемежаемые смехом и ругательствами: «Враки все это!.. Два туза… Перестань, луковая башка… И тут она ему сказала: «Убери коленку»… представляешь себе: коленку, ха, ха, ха!..»

Мегафонный голос, удивительно схожий с голосом нашего муэдзина, перекрыл шум.

— Говорит директор кинотеатра. Внимание, внимание, сейчас начнется фильм. Такого вы еще никогда не видели. Мировой боевик. Цветная американская суперпродукция, снято в Голливуде. Пришлось выложить за него доллары. Итак, внимание, дорогие сограждане! Ти-ши-на! И я вас предупреждаю: если кто-нибудь начнет бросаться пивными бутылками, помидорами, камнями, гнилыми апельсинами и попадет в экран, я сейчас же прекращаю демонстрацию фильма и никому не возвращаю денег. Вы меня поняли?

— Поняли, папаша! — взревел зал.

Сидевший рядом со мной толстомордый мальчишка сплюнул на пол и закричал фальцетом:

— Не тяни резину, дедуля!

Погас свет, и зал ухнул: ваааа-ах!

«Сын Шехерезады» (так назывался фильм) выступил из лилового горизонта, пересек пустыню на лошади с Дальнего Запада, остановился в оазисе, утыканном финиковыми пальмами с глянцево-зелеными листьями, спешился и показался нам во всем своем великолепии: ослепительно белые зубы под тонкими усиками, болеро тореадора, штаны корсара.

— Что это за привидение? — вскричала мама.

— Это восточный принц, — пояснил Наджиб, — герой фильма.

— Дуглас Фэрбенкс-младший, — раздался голос из глубины зала. — Головорез, который ловко владеет шпагой и женщин берет смеясь.

— Нет, мсье! — завопил толстомордый. — Это Эрол Флинн.

— Да замолчи ты, — сказала мама, — замолчи сейчас же!

Кто-то сыграл на мандолине ритурнель, зал раскололся надвое от громового ржания, в четырех углах взорвались петарды, сотни челюстей грызли орехи, в то время как из-за финиковых пальм вылезли арабы с лицами техасцев и нацелили луки на сына Шехерезады, который беспечно гладил шею своей лошади.

— Берегись! Берегись! — раздался пронзительный крик. — Они там! Они тебя убьют! Скорее! Прыгай на коня и беги! Скорее! Скорее!..

Это кричала мама. Среди хохота, потрясшего зал, я различил возмущенный голос:

— Гляди, что ты натворила, тетушка! Ты так громко завопила, что бедный Дуглас отвлекся и забыл про своих врагов. И теперь смотри, что получилось: его поймали, связали, он погиб!

Мама встала на кресло и в полутьме, среди шума и густого, как грозовое облако, табачного дыма смело вступила в перебранку.

— Невежа! Вы все невежи! Кто начал первый? Если бы вы сидели тихо и не хрюкали, как свиньи, этого не произошло бы. А теперь скажите мне, кто виноват? А?

— Ну-ка садись, мама, — сказал Наджиб. — Успокойся. Все еще уладится. Вот увидишь.

Но не тут-то было. Наоборот. Голый до пояса, со смазанной маслом лоснящейся безволосой грудью, набриолиненной прической и гордо торчащими усами, наш герой был привязан к столбу на площади, кишащей народом, и огромный негр в набедренной повязке из леопардовой шкуры принялся сечь его кнутом.

Толстомордый мальчишка хихикал, зал ревел:

— Давай, Мамаду! Мсти за свою расу!

— Довольно, довольно, — умоляла мама, ломая руки. — Освободи его, Наджиб. Я тебе велю! Иди, ради бога. Ты сильный и можешь справиться с этим чудовищем. Иди, сын мой, я тебя буду благословлять до конца моих дней.

Наджиб не двинулся, но его вмешательства и не потребовалось. Появилась колесница, а в ней — принцесса с диадемой на голове. В очень легоньком купальном костюме из блесток.

— Иди сюда, малышка! — выдохнули сотни грудей под топот ног и хлопанье петард.

Деликатной ручкой принцесса отстранила палача

— Стойте! Стойте! — сказала она. — Я — Шехерезада! Я — его мать…