Это цивилизация, мама!

И солдат вольно облокотился на ружье. Но ненадолго. Потому что она не дала ему передохнуть.

— Внимание! — крикнула она.

И он весь превратился во внимание: и его ружье, и его глаза, и его круглая борода, и волосики в его ноздрях.

— Вольно!

Тогда он взял ружье под мышку и спросил у мамы:

— Скоро ты кончишь?

Так тронулся лед дисциплины. Оба они рассмеялись одновременно. Толпа тоже. Смех перекатывался по рядам, достигая самого берега моря.

Солдат. Ну ладно. Чего тебе надо, тетушка?

Мама. Де Голль здесь?

Солдат. Кто такой?

Мама. Генерал де Голль.

Солдат. Здесь полным полно генералов. Кто их разберет!

Мама (вкрадчивым голосом). Шарль де Голль. Главный.

Солдат. Здесь все главные. Пойди разберись! Все главные, кроме меня.

Мама. Генерал Шарль де Голль, глава сил Освобождения, главный во Франции.

Солдат. Тогда, значит, я его не знаю. Я никогда не был во Франции.

Движение в толпе.

Мама (под влиянием внезапного наития). Генерал с двумя звездами… Высокий, очень высокий…

Я. Около двух метров, и худой, понимаешь? Почти с меня ростом, когда на нем кепи.

Солдат (улыбаясь во весь рот). Ах, Тугуль! Генерал Тугуль? Почему ты мне сразу не сказал? Да, Тугуль здесь.

Толпа: «А-а-ах!»

Мама. Ты его знаешь?

Солдат (размахивая ружьем). Знаю ли я его? Еще бы! Сегодня утром он встал передо мной там, где ты стоишь, тетушка. Он мне сказал: «Солдат…» А я ответил: «Это я, мой генерал». — «Солдат, — сказал он мне, — с помощью доблестных народов заморских колоний Франция снова возродится. Я полагаюсь на вас, солдат французской империи». А я ответил: «Ладно, начальник, надейтесь!» Свойский парень, ничего не скажешь. Настоящий друг.

Мама. Бери ружье на плечо и иди скажи своему другу, что я здесь.

Солдат (посерьезнев). Кому это? Тугулю?

Мама. Да. Де Голлю. Скажи, что я его жду.

Солдат (принимая снова вид «дружба дружбой, а служба службой»). Его здесь нет.

Я. Послушай, мама. Хочешь, я за ним схожу? Это проще простого.

Мама. Стань за моей спиной. И не двигайся, пока я тебе не разрешу. (Солдату.) Иди, солдат империи, повинуйся народу и мне.

Солдат (качая головой). Нет, мадам, ты не служишь в армии. Я повинуюсь только сержанту. Сержант мне сказал: «Ты — стой здесь. Ты — ни с места, ни на шаг. Ты — никого сюда не пускать. Понятно, Ахмед?» И я ему ответил: «Я понял, сержант…» А меня зовут вовсе не Ахмед.

Мама. Слушай, сын мой. Я должна сделать генералу де Голлю важное предложение. Важное. Срочное. Иди позови его. Народ главнее всех. Нас пришли сюда сотни, открой глаза, сын мой, погляди вокруг.

Солдат (вытаращив глаза). Я гляжу, мамочка. Я всех вас вижу. И что из того?

Мама. Мы принесли де Голлю свое знамя, хотим доказать ему, что наши народы тоже существуют и тоже жаждут свободы и демократии. Надо, чтобы он об этом знал и лично с нами познакомился. Если он хочет мира, он должен договариваться с нами, а не с теми, кто развязал эту чудовищную войну. В знак дружбы и доброй воли я хочу подарить ему эту связку фиников. Ты меня понял, солдат?

Солдат. Погоди, погоди, мамочка. Ты слишком быстро говоришь. Откуда финики? Из Загоры?

Мама. Нет, из Гулимина.

Солдат (обрадованно). Это мои любимые, честное слово. (Съедает финик и выплевывает косточку.) Недурно. Совсем недурно! Можно взять еще один?

Кто-то из толпы. В казарме, видно, тебя не кормят? (Смех.)

Солдат. Слушай, тетенька. Я все устрою к твоему удовольствию. (Берет еще один финик.) Сейчас великий начальник Тугуль ведет спор с английским начальником. Таким маленьким толстяком в смешной шапке.

Мама. С Черчиллем. Знаю.

Солдат. По-английски. А? Он ведет спор по-английски. А сам француз. (Хватает целую пригоршню фиников.) Очень недурственно. Я всегда говорил, что гулиминские финики самые вкусные.

Мама. Ну хорошо, он ведет спор с Черчиллем. По-английски. Хорошо! А что дальше?

Солдат (выплевывая косточки). Потом настанет черед американца. С ним он будет спорить совсем по-другому, по-американски.

Мама. Знаю. С Рузвельтом.

Солдат (пораженный). Вот именно — с ним. Ты что, всех на свете знаешь?

Мама. Конечно. У меня есть телефон.

Солдат (с полным ртом — заметь, каков нахал, объедался деголлевскими финиками под самым моим носом!). Он очень устанет, тетушка. Понимаешь? Спорить сначала по-французски со своими штабными, потом по-английски с толстым коротышкой, потом по-американски со всякими там о’кеями… Ты представляешь? Я бы так не смог. Он, наверное, изнемогает, бедняга. Ведь во рту-то у него всего-навсего один язык, в конце-то концов.

Мама (готовая расплакаться). Значит, мы напрасно пришли?

Солдат. Этого я не говорил, нет, не говорил. Что тебе нужно от Тугуля? Скажи. Я ему передам. Только скажи! (Он продолжает набивать брюхо. Он мне не оставит ни одного финика — знаю я этих обжор.)

Мама (патетически). Во имя господа, властелина миров, скажи ему: пункт первый: де Голль — ты такой же, как я…

Солдат (не перестает безостановочно жевать, разевая пасть, словно дверцы топки, выплевывая сразу по две косточки). Ты говоришь невозможные вещи. Я — всего лишь рядовой солдат. Он совсем мне не ровня! Пойми!

Мама. Такой, как я, а вовсе не ты, дурацкая твоя башка!