Это в сердце было моем

Сорок третий год. Осень. Неделю бригада ведет бои. Ожесточенно продирается сквозь немецкие гарнизоны, засады; огнем стряхивает погоню. Наконец, кажется, оторвались. Бригада нуждается в передышке, люди смертельно устали, много раненых; хорошо бы принять самолеты с Большой земли... Самое важное сейчас - точная информация о противнике. В лесу растут неприхотливые партизанские шатры, раздается говор, возгласы, побежали по сучьям первые трескучие огоньки костров.

- Марию к командиру! Хрусталеву к командиру!.. - летит по цепочке зов. И она торопится, идет, покачиваясь от усталости; страшно хочется спать.

Герман раскладывает карту, достает записную книжку.

- Надо идти, Мария, - говорит он. - Адрес... пароль... Там наш человек Николай Иванович Лапин.

У нее режет глаза, слабость, ноги ватные.

- Есть! - говорит она. - Через час буду готова.

- Надо идти сейчас, именно сейчас! - повторяет командир. И у него лицо обтянула сухая кожа, глаза блестят лихорадочно. Какие сутки на ногах! - Надо, Мария!..

Из леса выходят втроем. Двое разведчиков-партизан и она. Двоим разведка более близкая - окрестности лагеря до ближайшей деревни, ей - далекая, в деревню Сивково. Тихо, мирно вокруг. Веселый вольный посвист лесных пичуг. Густая свежая зелень осени. Проселочная дорога мягко пружинит под босыми ногами. Идти без обуви холодновато, но зато маскировка: партизан - и без сапог? Нелепость!

Они осторожно выходят из леса. Кусты и поле, вдали меловые штрихи берез и черные избы. Дорога, набитая колеями, бежит к деревне. В колдобинах студеная дождевая вода. Мария споласкивает лицо, и глазам становится легче. Вот и первая хата. Пусто. Они выходят из дома. Никого! Пора расходиться. Парни прощаются:

- Ни пуха ни пера тебе, Маша!

Она усмехается: к черту, к черту!

А через полчаса, при выходе на большак, ее схватили. В голосе Хрусталевой неподдельное удивление. Так ей и положено по легенде - она беженка, ищет пристанища и работы. Но кроме притворства ей в самом деле зло и обидно. Эти прохвосты, фашисты и полицаи, схватили ни в чем не повинного человека. Ни сном ни духом! Что они могут знать?! И в голосе поэтому нотки искреннего возмущения. А полицаи издевательски ухмыляются: "Давай, давай!"- толкают ее в повозку. Отчего они так уверены? Где оплошка? Когда, почему? Но вида Мария не подает, глубоко прячет липкий, противный страх.

Работа в разведке приучила ее к крайней осторожности. "Я не только с чужими, но со своими лишнего слова не говорила. Вот они все, в первом полку, мои хорошие друзья-товарищи. Придешь с задания, и накормят, и напоят, и лакомство какое приберегут, и душевную ласку... и всякое случалось - себя не жалеют - из передряги вытащат. Но чтоб о деле с кем - ни-ни!"

Это был ее единственный шанс тогда - ее молчание, игра в простушку, естественность. Вытравить самую память о партизанском отряде, о себе - партизанке, о том, как втискивается при стрельбе автомат в ладони... Нет-нет! Беженка, ищу пристанища и работы... Впереди игра нервов, молниеносная, с мгновенной реакцией. Игра высокого класса - лучше, идеальнее, чем актерская: до полного перевоплощения.

Первый допрос. Мария простецки держится, сразу естественно реагируя на любые вопросы, пугаясь угроз и отстаивая свою невиновность. Между ней и следователем стол. В углу, ближе к Хрусталевой, словно случайно и очень заманчиво лежит пистолет. "Так я, дура, и цапну!" - язвит она в адрес следователя. Мария Арсентьевна и сегодня преображается, вспоминая первый допрос. Как многие общительные русские женщины, она передает эпизоды не опосредованно, а в лицах, - с мимикой и интонациями врага. Иногда изображает фашистов гротескно, шаржированно и поэтому более характерно, более истинно. Она привстает. Глаза - я уверен - видят перед собой и следователя того, и стол, и пистолет на углу, и лицо врага, его глаза... он ждет, ведь он приготовил для Марии ловушку.

- "Как выглядит Герман?" - издевательски передразнивает Хрусталева вопрос следователя. И повторяет свой ответ: - Вы бы мне его показали, тогда я скажу, как выглядит.

И все - простодушная, наивная, в ситце. Следователь хохочет:

- Бесполезно лгать! Наш полицейский тебя приметил с партизанами. Два партизана было. Что, попалась? Говори всю правду!

Мария заливается слезами. Вот оно! - та оплошка. О чем, о чем они говорили с ребятами, прощаясь у дома? Даже если тот тип подслушивал... Нет, не должна была, в нее впиталось, что язык - это первый враг.

Так ничего и не добившись, из местной комендатуры Хрусталеву, "крупного партизанского агента", переводят в Волышово, где находится филиал порховского гестапо. Здесь методы допросов тоньше, если можно так выразиться, "научнее", апробированные веками полицейские методы.