Это в сердце было моем

Он совсем близко. Поляна почти у берега. В кучу свалены гнилые, старые бревна, чуть возвышаются над землей. По их положению можно угадать квадратный венец бывшей постройки, то ли дома, то ли сарая. Где-то здесь может быть наш колодец. Мы азартно топочем во всех направлениях. Ведь должен же быть колодец, хотя бы яма должна остаться! Нет и нет. Устав, присаживаемся покурить на бревна. Я достаю запись командира партизанской бригады, читаю вслух, чтобы вместе еще раз попытаться вникнуть в смысл фраз. "Тайник - дорога Торопец - Холм..." Да, эта дорога. "Одиннадцать километров дом лесника..." На спидометре 11 километров и дом лесника остался, "рядом озеро..." Есть озеро, вот оно. "За озером полтора километра вправо от дороги..." Все правильно, мы справа от дороги, примерно в полутора километрах. "Тайник колодец, внутри сруба". Колодца нет. Стоп! Почему я имел в виду под срубом деревянную облицовку колодца? Может, под срубом подразумевался дом или сарай? И внутри этого дома или сарая колодец...

- Тогда мы сидим прямо на тайнике! - вскакивает шофер.

Усталости как не бывало. Растаскиваем бревна внутри квадрата - нижнего венца сруба. Минут через пятнадцать в углу обозначился еще один, малый, квадрат, венцом уходящий вглубь. Лесник говорит, что, возможно, этот сруб был баней, а колодец внутри бани, так делали иногда, чтоб не таскать издалека воду. Мы расчищаем этот квадрат. Теперь совсем хорошо видно: да, не случайно торчат торцы бревен, это был колодец. Бревна гнилые, но мерзлые. Под трухой и снегом - лед.

Пока не стемнело, мы пробиваемся вглубь, колем лед, рубим вмерзшие железные бревна, коротко отдыхаем за перекуром и снова рубим. После нескольких часов работы, углубившись меньше чем на метр, признаем, что зима крепко держит свои секреты.

- Если будет время весной... - обращаюсь я к шоферу.

Он понимает меня с полуслова.

- Непременно! - говорит он. - И вы, Василий Петрович...

- Мне самому интересно! - откликается лесник. - В случае чего пионеров на помощь вызову. Наши красные следопыты такого случая не упустят!

* * *

Красная нить по карте - в город Холм. Вечерело, и я заночевал в Доме приезжих Плоскоши. От окон тянуло стужей, а круглая, под потолок, печь излучала жар. Вначале никого не было, потом явился старик. Ходил, покашливал, шея замотана шарфом. Высокий старик, кряжистый, что называется. Потом еще люди. Послышались радостные восклицания. Старик и мужчина лет сорока пяти обнялись. Отец и сын. Дед приехал в поликлинику из деревни, а сын с бригадой электриков прокладывал по району линию. Они одеты грубо, тепло, добротно, как и положено на такой студеной работе. Старик расспрашивал сына о житье-бытье, рассказывал о себе. Встречи - это воспоминания...

Так подошел черед истории, с которой начался очерк, - о встрече деда Назара с командиром партизанской бригады.

Старик разволновался. Протянул растерянным жестом руку. Крупные крестьянские пальцы вздрагивали. И глухо сказал:

- Такое врезалось в память. Именно встреча с Германом. Тогда меня было расстреляли... - Он набил и закурил трубку. - Поехали мы из деревни Песчанки сюда в Плоскошь. До войны тут был узел радио. Сельчане наказали вывезти что возможно, Москву слушать. Как приехали и пробрались на узел - целая история. Ночью на возок погрузили, тронулись, едем. И как раз у болота вышли двое: стой, кто идет! Отвечаем: едет Митька Пинаев и богомаз. Куда ходили? Мы из хитрости и брякнули: к вашим полицейским, везу это радио по приказу местной управы. Схитрил называется... Тут же нас согнали с возка и повели в землянку.

И вот стоял Рубинов перед командиром бригады и крепко держался за свою версию, сыпал подробности. Закоренелый предатель, и только!

- И что вас спасло? Как они поверили, что вы свой? - тороплю я деда.

- Как бы не так, поверили... Повели стрелять. Понял я, старый дурак, с кем имею дело. Объяснять стал. Да какое! Хитришь, мол, дед, изворачиваешься. И расстреляли бы, и правильно...

Назар Сергеевич слепыми движениями похлопал себя по карманам. Трубка погасла. Сразу несколько рук протянули огоньки спичек.

- ...Обоз я велел собрать в нашем селе с продуктами для партизан. А где они, партизаны, я и сам не знал. И случается же такое! Подоспел обоз к лагерю партизан минута в минуту, когда меня выводили.

Рано утром машина электриков направлялась в сторону Волока. А там аэропорт с рейсовыми самолетами на Холм. Машина, фырча, тронулась в путь. Меня втиснули третьим в кабину ГАЗа. От мороза выбоины затвердели, нас то кидало под потолок, то вдавливало в сиденья... Посредине чистого поля Михаил Назарович Рубинов затормозил, сказал: "Аэропорт Волок", крепко тряхнул мою руку, и машина ушла.