Это в сердце моем навсегда

— Испужалась вас и разбежалась, — объяснил он и сел рядом. — Вот если бы решето было, тогда во сколько можно натаскать.

— А я видал, как пескарей штанами ловили, — промолвил Митька Кован.

— И штанами хорошо ловить, — согласился Серега. Все посмотрели в мою сторону. Я отвернулся.

— А ну, Колька, давай попробуем! — крикнул вдруг Митька Кован. Я испугался.

— Мне ловить не хочется, — ответил я. — Да и рыбы тут нету, только портки намочу зря.

— Он боится, что испачкает, — сказал кто-то из ребят.

— Не дрейфь, — проговорил Серега. — Вода чистая. Высохнут и такие же будут.

— Давай попробуем! — приставал Митька.

— Не хочу, — рассердился я. — Сказал — не хочу, и все! Будут у тебя свои штаны, тогда и лови сколько влезет.

— Да ты матери боишься, — язвил Митька.

— Ничего я не боюсь.

— Боишься, боишься! — запел Митька.

Ребята захихикали. Я вскипел и бросился на Митьку. Тот вскочил и отбежал в сторону, продолжая выкрикивать обидные слова.

Я разозлился.

— Захочу — буду ловить!..

И начал стягивать штаны. Серега с завидной готовностью помог перевязать холоши с концов. Затем мы взяли портки за поясок, залезли в воду и побрели против течения. Остальные ребята загоняли рыбу. Пройдя шагов двадцать, выволокли свою снасть на песок. Кроме воды, в ней ничего не было.

— Нужно ближе к берегу, где водоросли, — авторитетно заметил Сергей. Рыба вся там.

Прошли ближе к берегу. Но снова впустую.

— Хватит! — не выдержал я. — Никакой тут рыбы нету.

— А была, — сокрушенно вздохнул Серега. Я вышел на чистую воду и стал полоскать штаны. Потом вместе с Беловым мы выкрутили их и положили на траву сушиться. Когда они подсохли, взглянул — и похолодел: портки были серого цвета, а концы холош — зеленые.

День закончился розгами…

Наступил 1905-й год. После январских событий в Петербурге и в нашей глухомани началось брожение. И из окрестных деревень приходили вести одна другой тревожнее: то господский дом сожгли, то усадьбу разгромили, а то и помещика избили…

Управляющий имением нашего барина немец Курт вызвал своего доверенного человека Федора Спипына и велел ему следить за рабочими. Однажды тот прибежал к Курту и доложил:

— Господин управляющий, батраки собираются в застольной, что-то замышляют…

Помещение столовой было наполнено народом. Среди общего гомона выделялся голос Никифора Климова.

— Если хозяин не согласится с нами, не будем работать. Посмотрим, что он тогда запоет!

— Пустим «петуха»! — закричал Митька. — Тогда он будет сговорчивее.

— Устроить пожар всегда успеем, — ответил Никифор. — Сначала попробуем без этого решить. Бегите за управляющим!

Курт явился. Лицо бледное, но вид решительный и грозный. Сразу установилась напряженная тишина.

— В чем дело? Я вас слушаю. — Немец старался быть как можно спокойней.

— Дело такое, — вышел вперед Никифор, — дальше работать за такую плату мы не будем.

— В таком случае я вас не держу. Можете убираться на все четыре стороны.

Мужики зашумели. К управляющему подскочил Митька:

— Ты слыхал, что мужик сделал с одним таким строптивым, как ты? Не слыхал? Так я тебе расскажу. Привязал миленького к кровати, а дом поджег. Так и предстал он пред господом богом в поджаренном виде. Не хочешь ли и ты таким же манером отправиться к праотцам?

Сжав кулаки, Курт прохрипел:

— Прочь с дороги, шантрапа поганая!

Растолкав сгрудившихся вокруг него рабочих, управляющий выскочил во двор.

Все умолкли. А Митька, выругавшись, бросился за Куртом. Настиг его на крыльце дома, схватил за сюртук. Немец круто развернулся и ударил Митьку в живот. Парень ойкнул и рухнул на деревянные ступеньки. Курт скрылся за дубовой дверью, щелкнул запорами…

Рабочие высыпали во двор. Теперь уже никакая сила не могла их остановить. Вооружась кто чем, они начали все крушить. Сначала разбили продовольственный склад, столовую, затем принялись за хозяйственный инвентарь. Шум, треск, грохот от тяжелых ударов мешались с разъяренными криками «Бей!», «Ломай!»…

Увлеченные этим занятием, люди не заметили, как с другой стороны дома осторожно отворилась дверь, и из нее вышел Курт. Перемахнув через забор, он скрылся в поповском доме. Несколько мужиков налегли на парадную. Она трещала, но не поддавалась.

— А что с ней возиться! — крикнул Митька. — Тащи солому!..

Несколько человек бросились к конюшням, и вскоре вязки сена были свалены по углам дома. Еще минута — и языки пламени поползли по стенам…

Наша семья в это время собиралась ужинать. Узнав, что загорелось барское имение, мы кинулись на улицу. Я глазам своим не верил: добротный дом полыхал, как факел. Вот с треском и шумом рухнуло чердачное перекрытие, и тысячи искр столбом поднялись к небу. На мгновение пламя как будто притихло, но затем вспыхнуло с новой силой.

Сбежавшиеся на пожар сгрудились во дворе и как зачарованные смотрели на разбушевавшуюся стихию.

— Ишь как полыхает, — проговорил мой отец. — Прямо небесам жарко…

— Говорят, когда лес на стройку заготавливали, барин сам каждое бревнышко осматривал. Подбирал одно к другому. Хотел, чтобы сотни лет дом стоял, отозвался мужик из Ивановского.

— И выстоял бы, если не беда такая, — вставила какая-то баба.