Читаем Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина полностью

Когда все разошлись, я присел на скамью в пустой церкви, чтобы внести в блокнот краткую запись: «Нам страшно найти нашего Бога в иных. Почему мы боимся этого чудесного события?»

Невыносимая определенность

В разные периоды своей жизни я принадлежал к лагерям мусульман, атеистов и христиан. И в каждом из них я находился в состоянии достаточной определенности. Я верил, что мы — кем бы ни были эти «мы», к которым я себя причислял, — правы. А если мы правы, думал я, значит, остальные заблуждаются. Существовали «свои» и «чужие», и меня утешало сознание принадлежности к «своим».

Даже сейчас, когда мне уже за сорок, я знаю, что мне не выжить без определенности какого–нибудь рода. Чтобы жить, мне нужен надежный фундамент, почва, на которой я смогу поддерживать в себе жизнь, место, чтобы раскинуть шатер, территория, где можно завести друзей.

Но последние несколько лет определенность моего религиозного мировоззрения «свой–чужой» внушает мне сомнения. Этой определенности свойственно разделять мой мир, изолировать меня от «чужих», которые, как считали мои собратья по религии и я сам, не способны наставить меня, благословить меня, поправить меня в вопросах Божьих.

Теперь я ищу более подходящий способ стоять на позициях моей излюбленной религии, иначе беречь сокровища моей веры. Теперь я ищу другую, лучшую определенность.

Чтобы расчистить внутри место, я решил впустить в свою жизнь некоторую неопределенность — хотел бы я сказать, что этот опыт оказался чудесным! Ничего подобного. Это было все равно, что ступить на хлипкий подвесной мост, оставив позади твердую почву, без какой–либо уверенности в том, что я найду впереди, за густым туманом. Сомнения в моих определенностях оказались тоскливым, мучительным опытом.

Неопределенность причиняет боль.

Однако именно эта неопределенность спасала мне жизнь. Сомнение увлекало меня вперед. Когда я позволил новым вопросам служить сосудами моей веры, жизнь побеждала. И становилась шире. Я прорастал в глубину, где мог найти свежие, сильные новые течения.

Суфийский поэт XIII века Мевлана Джалаладдин Руми, великий знаток древних писаний, богословия и закона, признается:


Те, кто не ощущает,Что это Любовь притягивает их,Подобно реке;Те, кто не пьет зарю,Словно чашу воды ключевой;Кто не вкушает закат,Словно вечернюю трапезу;Те, кто не желает меняться —Пусть они спят.Эта Любовь превыше поучений теологов,Этих старых уловок и лицемерия.Если ты надеешься таким способомУсовершенствовать разум, —Продолжай спать.Я свой рассудок забросил,Я в клочки разорвал всю одеждуИ вышвырнул ее прочь.Если ты догола не разделся,Завернись в изящноеОдеяние слов —И спи[3].(Пер. Л. Тираспольского)

Руми сомневается в словах, особенно в словах, касающихся Бога, и вместо этого доверяется жизненному опыту.

Но не потому, что слова лгут, а потому что в сравнении с самой жизнью слова, стремящиеся объяснить жизнь, — снотворное. Наш опыт жизни не может быть выражен простым языком. Наши формулировки поверхностны. Жизнь перетекает через их края.

Если экстатические речи Руми о потере веры в слова, которые силятся определять или отвергать Бога, нашли в вас хотя бы мимолетный отзвук, продолжайте читать, и мы проделаем этот трудный путь вместе. Но если вас тянет остаться на твердой почве, лучше всего поддаться порыву и избавиться от этой книги. Блаженство твердой почвы достается с трудом, и, как мне теперь известно, его слишком легко недооценить.

Для меня определенность моей изолирующей системы убеждений стала невыносима. Долгое время я пытался отрицать ее. Я твердил себе, что обязан свято придерживаться своей веры. Но в конце концов мне пришлось честно признать, что происходит со мной, и лицом к лицу встретиться с моей боязнью неопределенности.

Бог, достойный поклонения

Я взял себе за правило совершать вылазки за пределы христианства. Я предпринимал их, во–первых, для того, чтобы выяснить, есть ли мой Бог за пределами моей религии, вплетен ли Он в канву всей жизни, и, во–вторых, чтобы взглянуть на мою религию со стороны и понять, каким образом моя религия, подобно любой другой, исключает «иных». В этом процессе я принял на вооружение простой вопрос, который помогает мне ориентироваться в пути: достоин ли поклонения Бог, который оказывает предпочтение одному за счет другого?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Афоризмы житейской мудрости
Афоризмы житейской мудрости

Немецкий философ Артур Шопенгауэр – мизантроп, один из самых известных мыслителей иррационализма; денди, увлекался мистикой, идеями Востока, философией своего соотечественника и предшественника Иммануила Канта; восхищался древними стоиками и критиковал всех своих современников; называл существующий мир «наихудшим из возможных миров», за что получил прозвище «философа пессимизма».«Понятие житейской мудрости означает здесь искусство провести свою жизнь возможно приятнее и счастливее: это будет, следовательно, наставление в счастливом существовании. Возникает вопрос, соответствует ли человеческая жизнь понятию о таком существовании; моя философия, как известно, отвечает на этот вопрос отрицательно, следовательно, приводимые здесь рассуждения основаны до известной степени на компромиссе. Я могу припомнить только одно сочинение, написанное с подобной же целью, как предлагаемые афоризмы, а именно поучительную книгу Кардано «О пользе, какую можно извлечь из несчастий». Впрочем, мудрецы всех времен постоянно говорили одно и то же, а глупцы, всегда составлявшие большинство, постоянно одно и то же делали – как раз противоположное; так будет продолжаться и впредь…»(А. Шопенгауэр)

Артур Шопенгауэр

Философия
Критика политической философии: Избранные эссе
Критика политической философии: Избранные эссе

В книге собраны статьи по актуальным вопросам политической теории, которые находятся в центре дискуссий отечественных и зарубежных философов и обществоведов. Автор книги предпринимает попытку переосмысления таких категорий политической философии, как гражданское общество, цивилизация, политическое насилие, революция, национализм. В историко-философских статьях сборника исследуются генезис и пути развития основных идейных течений современности, прежде всего – либерализма. Особое место занимает цикл эссе, посвященных теоретическим проблемам морали и моральному измерению политической жизни.Книга имеет полемический характер и предназначена всем, кто стремится понять политику как нечто более возвышенное и трагическое, чем пиар, политтехнологии и, по выражению Гарольда Лассвелла, определение того, «кто получит что, когда и как».

Борис Гурьевич Капустин

Политика / Философия / Образование и наука