Проблема с пандемией в том, что универсальное, всеобщее здравомыслие долгое время не могло быть развито, поскольку никто не ведал, насколько серьезными и далекоидущими на самом деле будут последствия внезапного широкого распространения инфекции. Практически невозможно было понять, где реальность, а где фантазии. Это была ситуация, с которой мы по опыту повседневной жизни вообще не были знакомы.
При экстремальных формах проявления реакции окружающие люди могут представляться как потенциальная опасность, что вскоре выливается в угрозу социальной сплоченности. Также я наблюдал, как меры по защите от инфекции используются некоторыми в корыстных целях – для доминирования над окружающими или установления границ, что позволяет им придираться к другим людям, шпынять их.
Первая волна пандемии коронавируса в 2020 году пробудила много дремлющих в нас мотивов поведения, проистекающих из страха заражения, – как благонамеренных и осмотрительных, так и низменных и неприязненных.
Контаминационный страх, то есть боязнь подцепить вирус или бактерии от одного только прикосновения (это не обязательно страх перед самой болезнью), обладает в нашей психике очень яркой символикой: «В меня вторгается нечто чужеродное – нечто, что носит в себе или на себе другой человек». Часто это сопровождается тревогой, отвращением и ритуалами постоянного мытья и очищения. Примечательно, что мои пациенты с болезненной страстью к умыванию вдруг показались мне менее озабоченными постоянным мытьем, будто пошли на поправку. Их педантичные и корректные манеры поведения стали теперь новым идеальным образцом: произошел реверс обстоятельств.
Социальная дистанция и ее последствия
Наряду с боязнью заражения вирусом SARS-CoV-2 мы столкнулись с утратой всего, что задавало нам жизненный ритм и обеспечивало чувство надежности. К обусловленной тревогой самоизоляции добавлялась изоляция, предписанная как часть мер борьбы с пандемией.
Драматичные события первых дней оставили за собой разочарование, дефицит товаров первой необходимости и пустоту в жизни. Мы инстинктивно пытались противостоять всесильному вирусу, запасаясь туалетной бумагой и гречей. Но эта архаичная забота о себе не освобождала людей от социальной зависимости. Мы – существа, живущие в отношениях, и большинство моих пациентов чувствовали себя в мире, где они не могут перекинуться словом с коллегой у копировальной машины или повстречать знакомого у ближайшего киоска, как выброшенные из воды рыбы.
Могу привести пример из собственной практики. С самого первого дня противоковидных мер я со многими своими пациентами перешел на общение по видеосвязи в интернете – терапевтический прием стал проходить в виртуальном режиме. Таким образом, процесс, невзирая на локдаун, продолжался, и пациенты были рады иметь в тот период опору и стабильность хотя бы в такой форме. Однако через месяц-другой стало ясно: все имеет свою цену – терапевтические отношения исчерпали виртуальные ресурсы, бензобак пуст.
И когда недель через восемь-десять первые пациенты снова сидели передо мной – правда, в масках, под которыми весьма проблематично распознать мимику, – это было очень наполняющее чувство для обеих сторон, хотя мы еженедельно видели друг друга на экранах наших компьютеров. И с тех пор я уверился в том, что мы никогда не сможем заменить нашу жизнь в отношениях, которые обоюдно поддерживаем реальными встречами, жизнью с исключительно виртуальными методами общения. По крайней мере, если не заплатим за это существенными изменениями в нашем внутреннем состоянии и в сознании.
Кризис как двигатель: назад или вперед?