Это всегда была любовь

– Черт! – Куин быстро пролезает через канаты. Элвис продолжает наступать на Ноя, но Куин грубо останавливает его.

– Ты видишь что-нибудь? – спрашивает он Ноя. Именно эта фраза заставляет меня осознать, насколько все опасно. Мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Я держу телефон и пытаюсь сообразить, сколько времени потребуется, чтобы вызвать машину скорой помощи. Десять минут, не слишком ли долго, если его глаз серьезно поврежден? Куин оглядывается, я быстро протягиваю ему бутылку с водой. Он мочит чистое полотенце и аккуратно вытирает кровь с лица Ноя.

Ной стонет.

– Прекрати! – он поворачивает голову. – Я все вижу, черт подери, доволен? Убери свои руки!

Слава богу, с глазом у него все в порядке. Только рана на веке.

– Тебе этого недостаточно, идиот?

– Нет, черт подери! – Ной отталкивает Куина и направляется в центр ринга. Еще до того, как Куин покидает ринг, соперники сближаются. Ной бросается к Элвису и пробивает ему в живот несколько ударов. Потом обрушивает серию ударов на его голову, их Элвис не может блокировать. Это продолжается, пока Элвис не отступает назад. В этот момент Ной бьет его по виску. Элвиса откидывает к канатам, и, закрыв глаза, он сползает на пол.

Ной встает, тяжело дыша:

– Вот теперь я закончил.

* * *

Не снимая боксерские перчатки, он прижимает к глазу пакет со льдом. Кровотечение уже прекратилось, но необходимо подольше подержать лед, чтобы глаз не заплыл. Элвису потребовалось почти пять минут, чтобы прийти в себя, после этого товарищи уводят его в раздевалку. Куин выходит вместе с ними, а я стою на коленях перед скамейкой, на которой лежит Ной, и отстегиваю липучку на перчатке. Размотанный бинт валяется у него в ногах. Ной не говорит мне ни слова, но я вижу, как он еле сдерживает стон, когда я снимаю с него перчатку и осторожно беру его руку в свою. Белый бинт окровавлен.

– О боже, Ной! Твои руки.

– Ничего страшного, – отмахивается он. Он отдергивает руку, хватает пакет со льдом и протягивает мне другую перчатку. Я скручиваю бинт с его запястья, развязываю шнурки и тяну перчатку вниз. Эта рука выглядит еще хуже. Левая у него основная, ей он наносит удары. Повязка на его костяшках полностью окрасилась в красный цвет. Стиснув зубы, отрываю прилипший бинт и начинаю медленно и осторожно снимать его. Закончив, бросаю взгляд на его сбитые костяшки и сглатываю.

– Это не из-за боя с Элвисом, – говорит он, – я просто переусердствовал с боксерской грушей.

Он хочет сказать, что все это он заработал еще до боя? Ему же было безумно больно. Я держу его за руку, и мои пальцы начинают дрожать. Осторожно повернув руку, я опускаю голову и целую его ладонь: больше всего на свете мне хочется сейчас прикоснуться к нему рукой, губами и главное – сердцем.

– Не надо.

Я медленно поднимаю голову. Мой язык на мгновение касается верхней губы, и я ощущаю солоноватый привкус его кожи. Он снова меняет руки, и я со вздохом разматываю и другую повязку.

– Зачем ты это сделал, Ной?

На челюсти его вздуваются желваки, а руки на коленях сжимаются в кулаки. Похоже, ему проще боксировать еще один раунд, чем дать ответ на вопрос. Он опускает руку с пакетом льда. Несмотря на яркое освещение, его глаза не отбрасывают свет. Они темные, бездонные и полные отчаяния.

– Мне нужно было переключиться. Иногда сильный удар по лицу – это идеальный способ освободить голову от лишних мыслей.

– Ах так, да? – я чувствую, как начинаю злиться. – И теперь, когда ты весь в крови, тебе стало лучше? Что за чушь, Ной?

– Мне нужно было вышвырнуть твою фотографию из головы, понятно?

– Какую фотографию?

– Твою фотографию!

Но…? Я мотаю головой. Не может быть! Это неправда! Он имеет в виду ту самую фотографию, мою фотографию. Неужели он видел ее? Но где? Я все удалила. Здесь меня никто не знает. Ной даже не представляет, какая у меня фамилия, я так и не сказала ему.

– Ты видел мою обнаженную фотографию? Откуда она у тебя?

– От Коры. Она узнала тебя. Кто-то из ее знакомых прислал ей эту фотографию. Фотография дочери Бриджит Стерджесс… Она рассказала мне об этом сегодня утром в конноспортивном центре.

Так… Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Подняв глаза, смотрю на лицо Ноя, пытаясь найти признаки гнева и разочарования, но не вижу ничего, кроме тупого отчаяния.

– Прости, что я не рассказала тебе о своей маме.

– Да мне плевать на это. Думаешь, я все рассказал тебе о себе? Просто… было огромной ошибкой искать Обри Стерджесс. Конечно, у меня не было никакого права искать эту фотографию, но я не смог поступить иначе. А потом… – Ной в отчаянии провел рукой по волосам, – я целый день рассматривал твою фотографию. Эту чертову фотографию! Проклятую фотографию!

Да, он прав – чертова фотография! Будь она проклята. Мне становится плохо от воспоминаний, внутри бушуют гнев и отвращение. Но от чего мне становится еще хуже, так это от понимания, что фотография так и останется в Сети. Именно об этом и говорит Ной дальше.