Это всё ты

Нечаева нет в универе, а мне кажется, что он рядом постоянно.

Улыбаясь своим мыслям, рисую в блокноте сердечки да завитушки. Пишу его имя, а рядом свое. Следом фамилию. Яна. С окончанием «-ы».

Он мне столько всего сказал, что никакое «люблю», и правда, не сравнится. Продвинутая степень? Так заявил? Согласна. Теперь понимаю.

– Ян… Я должна тебе сказать… Признаться… – шепчу уже возле дома, пользуясь окружившим нас полумраком. Ноги гудят от напряжения – мы долго гуляли и много танцевали. Но грудную клетку переполняет волшебство. Ведь там собрана вся красота, которую мы сегодня видели, все чудесные слова, которые произносились, все сладкие поцелуи и все жаркие объятия. Я осмеливаюсь затронуть тему, которая давно не давала покоя. – Помнишь первую драку с Самсоновым?

Нечаев отводит взгляд, морщится и сухо толкает:

– Не особо.

Кажется, вспоминать об этом ему неприятно.

– Ты тогда потерял цепочку. Я подобрала ее, когда ты ушел. Хотела тебе отдать, но… Сначала ты не захотел со мной разговаривать… А когда мы поговорили, я… Не знаю, как я до этого додумалась! Но я оставила ее себе. Прости! Это ужасно! Я будто украла… Мне так хотелось иметь что-нибудь от тебя!

– Серьезно? И сейчас она у тебя дома?

– Угу… У меня, Ян.

Я сгораю от стыда, а он смеется.

– Ну, лан. Оставила и оставила, Ю.

– Нет… Я должна отдать.

– Не должна, – отмахивается. – Пусть будет у тебя.

– У меня сейчас много всего, Ян… Я отдельную коробку завела. Там фантики от чупа-чупсов, обертки от батончиков, талончики из Луна-парка, футболка с твоей фамилией, фотографии… И цепочка, Ян.

Он усмехается.

– Теперь еще и пуля будет. Гранатовая.

– Нет… Ее я буду носить. И ты… Обещаешь не снимать?

– Хах. Обещаю, Ю. Если ты успокоишься насчет цепочки.

– Но цепочка дорогая… – возражаю несмело.

– У меня, кстати, твое зеркальце валяется. И пара резинок. Я припрятал. Нагло, Ю. И меня, в отличие от тебя, совесть не гложет. Хах, я отдавать ничего не собираюсь.

– Ну… Это мелочи, – шепчу я.

И краснею. От удовольствия.

– Вот и оставим все, как есть.

А потом… Ян целует меня, пока не немеют губы. Чувствую их так странно. Когда поднимаюсь домой, ощущение, что на пол-лица стали. Мама, конечно, замечает. Не может не видеть. Краснеем синхронно. Но, хвала Богу, это не обсуждается.

– Помирились? – выдыхает с надеждой.

– Нет… Не получилось.

– Как же так? – сокрушается мама.

А папа будто зеленый становится.

– Может, завтра… – роняю я, проталкиваясь мимо них в сторону спальни.

– Что же он сказал? – нагоняет меня взволнованная мама.

– Сказал, что любит.

– О, это уже хорошо!

Весь день мониторю местный новостной паблик. Сердце замирает, когда появляются фото пойманных журналистами у здания суда Нечаевых. Все они нереально красивые, в строгих костюмах, серьезные и уверенные, отстраненные и недосягаемые.

Долго смотрю на Яна.