И снова у меня в голове шум крови, грохот пульса и беспорядок мыслей.
Не могу поверить, что обманываю маму.
Как я могу так поступать? Понимаю ведь, что это ужасно!
Но желание остаться… Быть здесь с Яном… Сильнее меня!
У меня… Останавливается сердце!
Я ведь понятия не имею, что там сейчас! Может, все сеансы в процессе!
Сжав палочку чупа-чупса губами, шумно дышу через нос. Страх охватывает такой, что я забываю о своих глупых желаниях и просто мечтаю телепортироваться домой сию секунду.
Но… От мамы приходит новое сообщение.
И я с облегчением выдыхаю.
Спрятав телефон, прихватываю палочку чупа-чупс пальцами. Вынимая его изо рта, смотрю на Яна, который отходил, чтобы выбросить стаканчик из-под кофе и окурок.
– Все в порядке. Я могу остаться. Но в половине девятого должна быть дома.
Закидываю конфету обратно в рот. Посасывая, гоняю ее языком.
– Отлично, – заключает Ян.
И вдруг… Ловит пальцами палочку моего чупа-чупса. Встречаемся взглядами, когда он тянет его на себя. Разжимая зубы, на автомате позволяю вынуть конфету.
И, черт…
Просто цепенею, когда он кладет его в свой рот. По телу разносится сумасшедшая дрожь новой эпидемии, нацеленной на истребление моих нервных клеток.
Пока я ошарашенно моргаю, с очевидным трудом втягивая в легкие кислород, Ян лениво посасывает мой чупа-чупс.
А потом… Возвращает его в мой рот.
Ума не приложу, что за чувства заставляют меня разомкнуть губы и покорно принять похищенную ранее конфету.
Факт в том, что я это делаю.
Распознаю в вишневой сладости поверхностный вкус сигарет, кофе и еще какие-то незнакомые химические элементы… И в лаборатории моего организма, которая оказывается совершенно не готовой к подобным экспериментам, происходит мощнейший взрыв. Все чувства – осознанные и неосознанные, случайные и неслучайные, новые и давние, мимолетные и укоренившиеся, запретные и постыдные, бунтующие и тревожные, исступленные и робкие, возбуждающие и баламутящие – разлетаются отравляющей бурей по всему моему телу.
18
Глотательная функция покидает меня. Горло превращается в кусок проржавевшей трубы, неспособной на движения ни при каких условиях. Собравшуюся во рту слюну некуда деть. Кажется, если попытаюсь все же сглотнуть, попросту удавлюсь.
Сердце, демонстрируя неизведанные возможности, разбивает ребра с такой силой, что я, не думая о том, как это будет выглядеть, прижимаю к груди ладони. И в потрясении понимаю, что там, внутри… будто цветы распускаются.
Огромные, крупнолепестковые и освежающие.
Еще один взгляд Нечаева, и эти растения вспыхивают, распаляя за моей грудиной новый пожар.
Должна сказать, чтобы не смел так себя вести. Должна!
Но…
Одурманенная какой-то необъяснимой и порабощающей эйфорией, продолжаю молчать.
И зачем я снова смотрю на его губы? Почему они – изогнутые в пренебрежении, насмешке и вечном вызове – так влекут меня? Допустимо ли то, что я задумываюсь об их яркости, тепле и непостижимой напористости?
Взявшись за палочку чупа-чупса, с влажным причмокиванием вытаскиваю его изо рта. Не только для того, чтобы иметь возможность втянуть в легкие кислород, а еще и потому что не знаю, что с ним делать.
Глаза в глаза. И я резко опускаю взгляд.
Как я раньше не замечала, что в Яне Нечаеве кипит такой котел эмоций? Чем он вызван? И почему так будоражит меня?
Когда он берет меня за руку, понимаю, что скрыть то, с какой силой меня потряхивает, уже точно не получится. И все же… Я не вырываю ладонь. Рефлекторно сглатываю и на радостях от того, что удалось это сделать, заталкиваю чупа-чупс обратно в рот.
– Замерзла?
Избегая смотреть Яну в глаза, курсирую взглядом по рисунку на его футболке. Медленно втягиваю носом воздух.
– Да… Немного.
Он снимает кожанку, которую надевал перед выходом из кафе, и накидывает ее мне на плечи. Суть ли в запахе Яна, который хранит в себе его куртка, или в самом жесте, но по всему моему телу вновь проступают крупнейшие мурашки. Просовываю руки в рукава только потому, что опасаюсь уронить вещь.
И тут же меня бросает в жар. Настолько бурный, что я буквально ощущаю, как мои щеки стремительно меняют цвет.
«Зачем ты так смотришь?» – возникает очередной вопрос в моей голове.
Но, конечно же, я не решаюсь его вытолкнуть.
Трескучее напряжение нашего уединения нарушается, когда из кафе выходят бездетные друзья Нечаева. Те, что с малышами, как я понимаю, ушли домой.
– Предлагаю двигать в сторону парка, пока снова не ливануло, – говорит Дима, которого все парни почему-то называют Филей.