Это злая разумная опухоль

Что меня раздражает – так это то, что идеи никуда не делись. Этот сериал, даже этот сезон, содержит в себе ингредиенты для офигенного сюжета. Идея целой планеты как своего рода кривого отражения Мира Дикого Запада, где ИИ управляют людьми, любопытна. Продолжающееся исследование темы больших данных остается актуальным. А идущая через все сезоны арка приятно логична, по крайней мере в теории. Первый сезон был о Мире Дикого Запада как Микрокосме и заканчивался прорывом наружу. Второй сезон рассказывал о попытках остановить этот прорыв, закончившихся провалом: Микро сбегает в Макро. Третий сезон показывает Макрокосм как метафорическую инверсию Мира Дикого Запада, где ИИ программирует людей, а заканчивается очевидным крахом этой цивилизации и тайной штамповкой роботов-убийц, которые заселят руины. Подозреваю, что четвертый сезон может показать нам регрессировавшую цивилизацию, в которой сосуществуют роботы и люди: Мир Дикого Запада в глобальном масштабе, без каких-либо предохранителей.

Все составляющие на месте – но чем дольше длился сезон, тем хуже он становился. Дело не в скучном миропостроении и не в том, удачно ли элементы Мира Дикого Запада сочетаются с реальностью: его создатели даже не следуют правилам, которые установили сами в начале сериала.

Возьмем, например, Мейв. Она была, возможно, самым любимым моим персонажем в первом сезоне, а теперь ее постоянно забрасывают в Мир Нациков по причинам, остающимся неясными. (Но я рад видеть, что у ультраправых есть свой тематический парк.) Мейв, которая буквально способна контролировать других хостов силой разума. Мейв, которая – когда сражается с этими самыми хостами – постоянно выбирает в качестве оружия блядскую катану вместо того, чтобы просто отправить им команду на отключение по локальной сети, общей для всех роботов «Делоса» (и находившейся в центре внимания бо́льшую часть второго сезона).

И раз уж мы об этом заговорили, похоже, никто так и не составил единого свода правил, по которым хосты вообще работают. В первом сезоне, если ты стрелял в хоста, он притворялся мертвым, но на самом деле это было не так. (Запытанный почти до смерти Тедди шатался, словно паук, которому оторвали шесть лап, – а потом немедленно вернулся в оптимальное состояние, когда Форд произнес нужную кодовую фразу.) Однако два сезона спустя хост-Хейл спокойно уходит после того, как в ее машине взорвалась бомба, а Мейв при этом умирает по-настоящему от того, что ее протыкают катаной, наносящей куда меньшие повреждения (и опять-таки: на хрена эти катаны?)

В начале сезона нам показывают чудовищного робота для пресечения беспорядков, без труда проламывающего стены и воплощающего собой все, чем мечтал стать ED-209. Но когда его посылают разбираться с настоящими беспорядками, он выпускает одну-единственную газовую гранату, а потом уходит перекурить, оставляя пресечение беспорядков на кучку непримечательных копов в защитных шлемах и с пластиковыми щитами. (Что, серьезно: дубинки и пластиковые щиты до сих пор остаются самыми модными аксессуарами в 2058 году? У нас уже сейчас есть сдерживающие технологии на основе микроволн и инфразвука.)

И, честно говоря, все эти размышления о том, что «свобода воли – это иллюзия», были ясны еще в 2016 году. Тех, кто не уловил этого тогда, и сейчас не просветят бесконечные крупные планы людей, гримасничающих в экзистенциальной тоске, пока какой-нибудь робот говорит им: «Вы думаете, что у вас есть свобода воли, но, муа-ха-ха, ее у вас нет». Добавьте пару новых мыслей, бога ради, выберитесь из чертова замкнутого круга.

Ближе к концу сезона тщательно поддерживавшееся Ровоамом общество рушится (если подумать, это сильный метакомментарий), а Долорес решает – после откровения, слизанного со слишком многих эпизодов «Звездного пути» шестидесятых, – что, хоть они немножко и неотесанные, для этих Сорванцов-Человеков еще не все потеряно. Пример, которым иллюстрируется это прозрение, – «момент доброты», промелькнувший в свежепросветленной голове Долорес, это Уильям, который сначала поднял ее банку бобов, а уже потом принялся регулярно насиловать и убивать Долорес на протяжении следующих тридцати лет. (Вместо этого она могла вспомнить хотя бы о Калебе, который – повстречавшись с Долорес в прошлой жизни – сказал:

«Знаете, ребята, а давайте не будем ее насиловать», когда его приятели начали расстегивать ширинки.)