Это злая разумная опухоль

А знаете, что на самом деле нелогично? Я все равно пойду смотреть следующий, когда он выйдет.

Может, и не стоило выкидывать те книжки.

Сосиска жизни (Блог, 26 февраля 2012 года)

Какое-то время назад я пытался объяснить булочкам[60], что такое «качество жизни» – почему иногда неплохо умереть молодым, почему иногда долгая жизнь может оказаться самой ужасной судьбой. Для наглядности я выдумал простой график. Представьте, что ось x – это время, ось у – качество жизни, но в виде диапазона, а не скалярной величины (т. е. чем шире диапазон, тем лучше КЖ). Можно добавить еще и ось z, если вам нужны два параметра КЖ вместо одного. Я называю это «Сосиской жизни», и максимизировать в ней вы хотите не длину или ширину, а общую площадь (или объем, если добавлена третья ось). Можно прожить сотню лет, не выходя из дома, не питаясь жирной едой, не решаясь на любовь или секс из страха перед неудачей или венерическими болезнями, – и сосиска вашей жизни примет вид длинной тощей пеперони уныния, растянутой вдоль одной оси, но едва заметной по другим. Можно трахать все, что движется, вдыхать любое вещество, способное преодолеть гематоэнцефалический барьер, плавать с акулами, бороться с аллигаторами и разбиться из-за нераскрывшегося парашюта, отмечая шестнадцатилетие скайдайвингом. Сосиска вашей жизни выйдет короткой, но толстой, будто стоящая на боку хоккейная шайба, и совокупность уместившегося в нее счастья заставит покраснеть от стыда сколько угодно жалких, страдающих недержанием долгожителей, чахнущих в домах престарелых. Но обычно сосиска получается неровной, похожей на лишенную конечностей собачку из воздушного шарика, в одни моменты толстеющей, в другие – худеющей и чаще всего печально сужающейся к одиночеству и страданиям под конец. Однако во всех этих случаях ценность вашей жизни определяется не ее продолжительностью и не счастьем, а их произведением, общим объемом, укрытым под оболочкой сосиски.

Вчера у меня на руках умер Банан: где-то около 06:30, если учитывать, когда прекратилась боль, или часом позже, если ориентироваться на сердцебиение. Не знаю, сколько он прожил в целом; Банан пришел в мою жизнь уже взрослым, с бо́льшим количеством миль на одометре, чем я могу себе представить. Однако, насколько я могу судить, его Сосиска жизни выглядела примерно так (см. ил. на с. 123).

Должен же он был радоваться поначалу, верно? Как минимум должен был кормиться, чувствовать, как наполняется молоком крошечный животик, наслаждаться на каком-то глупом котячьем уровне теплом и защитой матери и сотоварищей по помету и окружавшим его мурлыканьем. Может, он даже какое-то время провел в жилище Человека; коты, рожденные дикими, даже в лучших случаях с трудом привыкают к компании людей, а бесстрашие Банана в поздние годы намекает на как минимум некоторый положительный опыт взаимодействия с нами, консервными открывашками.

Но после этого он, должно быть, пережил охренеть сколько тяжких понедельников.

Когда Банан наконец попал под мое крыло, ветеринар не смогла назвать мне его возраст; точно она знала только, что ему больше десяти лет и что эти годы в основном были к нему жестоки. Одно ухо у него было разодрано вусмерть, он сам навсегда изуродовал себе хрящ, яростно выцарапывая то, что ветеринар назвала худшим случаем заражения ушными клещами в ее практике. Второе ухо загнулось назад и буквально приросло само к себе, плоть к плоти: последствия обморожения. Большая часть зубов сгнила и нарывала, их пришлось удалить; до конца своих дней он брызгался, точно газонная поливалка, когда по кошачьему обыкновению тряс головой. Шерсть местами отсутствовала; кожу под ней покрывала корка болячек.

Я на самом деле не собирался брать себе очередного кота. Я только что расстался с женщиной, готовился переехать в грязную двухкомнатную квартиру и был столь же финансово обеспечен, как любой писатель средней руки, чья свежая книжка только что пошла ко дну, подобно «Титанику»; я не знал, смогу ли пустить к себе долговременного иждивенца. Однако передержка – это дело другое, несколько недель или несколько месяцев я мог и потерпеть. Поэтому я возобновил затухшие отношения с фондом помощи кошкам «Аннекс» – местной командой кошатников, которые отлавливают бродяжек на улицах, находят дом для тех, кого можно социализировать, а тех, кого нельзя, стерилизуют и отпускают. (Это хорошие люди, придумавшие гениальную систему, по которой можно отдавать им свои авиамили с помощью специальной карты, – так ты избегаешь кучи спама и одновременно предоставляешь корм бездомным кошкам. Сплошные плюсы.)

Банан переполнил чашу терпения людей на текущей передержке. Проведя целую жизнь в голодных играх, он атаковал все, что воспринимал как угрозу своему корму (то есть другую кошку, годами жившую по тому же адресу). Поэтому я взял его к себе, немедленно влюбился и сочинил объявление о поиске хозяина, которое до сих пор считаю лучшим написанным мною образцом прозы:

Достойны ли вы?