Этология стадных животных

Наконец, надев новую подпругу, мы продолжили обучение. Снова использовав веревку, пропущенную под брюхо, заставили вороного стронуться с места. Токай протащил его по степи. Потом я вскочил в седло, и учеба пошла своим чередом. Уже через час я ездил на вороном по степи один. Он оказался понятливым коньком, быстро научился слушаться поводьев. Мы с ним, как казалось, вполне подружились.

Около двух дня, как раз к обеду, я подъехал к нашему лагерю, привязал коня к столбу, который мы хорошо вкопали и использовали как коновязь. Дав вороному отдохнуть и выстояться, я вечером сводил его к саю, напоил. Он шел за мной в поводу как бывалый конь.

Утром я собирался поехать на молодом коне в табун. Как обычно, в пять прозвонил будильник, минут десять я позволил себе понежиться: будильник спешил, и я нарочно его не поправлял. Звонок, конечно, слышали все, и эти «еще десять минут» сна были дороги моим товарищам.

Собравшись с духом, я выбрался из спального мешка, оделся, вышел из палатки. Над саем, над всем Карата-мом стоял утренний туман, трава посерела — вся в мелких каплях росы. Сначала я разбудил ребят, потом девушек. Еще через пятнадцать минут лагерь стал пустеть. Володя ушел по направлению к Биртасу работать с сайгаками, девушки в другую сторону, к Айгержалу, где в нешироких оврагах мы обнаружили довольно богатую и сложную по составу растительность. Александр Сергеевич уже привел своего пегого коня, чтобы ехать к табуну, но я попросил его задержаться, подержать вороного, пока я буду садиться в седло.

Мой красивый конек, за один день похудевший, со слипшейся шерстью — пришлось вчера попотеть, встретил меня очень спокойно. Без особых опасений я надел седло, проверил еще раз все застежки и, попросив Сашу подержать под уздцы, осторожно вставил ногу в стремя, вскочил в седло. Конь как-то закособочил, Саша немножко дольше, чем нужно было, придержал его, и мне не удалось послать вороного вперед. Мы 　　сделали короткий вольт влево, конь стал оседать на задние ноги, и мы оба упали. Рассерженный, я тотчас повторил попытку, и снова конь пошел по кругу. Стараясь выслать коня вперед, я не жалел плети, мял конские бока каблуками сапог. Наконец, вороной скакнул раз-другой, выровнялся, галопом понес меня по степи.

Мне бы догадаться, что в родном табуне у вороного прибавится и сил, и упрямства. Надо было остаться в тот день один на один с конем. Я пересек по мелководью сай, миновал несколько старых мазаров (они-то и дали название урочищу: Каратам — черная могила) и поехал широким, каменистым плато туда, где должен был находиться ночью табун. Чуть показались впереди лошади, мой вороной заржал, галопом пошел к табуну. На его ржанье тотчас откликнулась серая кобыла. Ведь надо — узнала по голосу, бросила косяк и примчалась к своему другу. Вороной пока еще слушался поводьев. Вскоре табунщики, объехав вокруг распущенный по степи табун, начали теснить лошадей, подгонять ближе к дому.

Подъехали Токай с Жылкыбаем, Саша, спросили, доволен ли я вороным. Вроде бы жаловаться было не на что. Вскоре табун, уже собранный в плотную массу, пошел к Каратаму. Как назло, вороной заупрямился и вдруг лег. Раньше мне не приходилось встречаться с такими проказами. От неожиданности я довольно неловко повалился вместе с конем, долго выбирался из-под него, кляня и себя, и упрямца. Вороной встал, однако стоило мне сесть в седло, проехать считанные метры, как он снова улегся. Так повторилось раз пятьдесят. Я уже не пугался, не падал, только вынимал ноги из стремян, оставался стоять рядом с конем. Однако заставить его везти меня не мог.

Уже начинала давить жара, я проголодался, устал, а ничего не менялось: упрямая, ленивая лошадь, пустынная степь и вконец измученный, неудачливый наездник.

Ничего не оставалось, как бросить коня и идти за помощью. Скрутив из веревки путу, я стреножил вороного. Он не сопротивлялся. Мне кажется, что кони не понимают, зачем их путают, по крайней мере даже самые ретивые жеребцы позволяют себя связать. Поразмыслив, я расседлал коня. Если подпруга ослабнет и седло слезет под живот, дело может кончиться бедой, перепуганный конь понесет, не разбирая дороги.

Не скоро я пришел в Каратам. Под палящим солнцем я едва брел по степи и, добравшись до нашего сая, не выдержал, сбросил одежду и искупался, благо в лагере было пустынно, все отсыпались по палаткам.

Обед еще не остыл. Я в одиночестве поел, и на душе стало легче. Днем я никогда не спал, не мог заснуть в жару, тем более сегодня была забота. Хотелось привести вороного домой и продолжить обучение. Я придумывал массу способов отучить его от дурной привычки, но, конечно, больше всего уповал на Токая. Старый, мудрый Токай, конечно бы, подсказал выход.