Этот берег

— Как полетали? — спросила нас Варвара, едва я ступил на твердую землю.

— Вполне нормально, — ответил Анатолий из кабины. — Я им доволен.

Польщенный, я решил быть честным и сказал:

— Нет, не совсем нормально… Мне было очень страшно, говоря по правде.

— Это и есть нормально, — рассудил Анатолий в терпеливом ожидании, когда Варвара заберется в самолет. — Первый раз должно быть страшно. Первый раз не страшно только шизофреникам.

…Гордый собой и собою удивленный, я сидел на складном стуле в воротах ангара и смотрел из-под руки, как мой самолет, пилотируемый Варварой, взлетает и круто закладывает разворот… Сделав круг над дальним краем поля, Варвара пошла на посадку. Коснувшись грунта, самолет пробежался по взлетной полосе, но не остановился, а наоборот — увеличил скорость, разогнался и пошел на взлет, и взлетел, и вновь пошел на разворот, чтобы опять пойти на посадку, — и, не задерживаясь на грунте, вновь взлететь…

— Карусель, — услышал я над собой чей-то знакомый деловитый голос и поднял голову. Человек в комбинезоне подобно мне глядел из-под руки, как Варвара то взлетает, то садится.

— Похоже на карусель, — согласился я.

— Не похоже, а так называется, — поправил меня человек в комбинезоне. — Упражнение так называется. Оно для того, чтобы начинающий пилот не просто овладел взлетом-посадкой, но довел их до автоматизма… Сразу не у всех — но у нее, я вижу, получается… Ну что, как ты решил: берем сессну?

— Еще подумаю, — ответил я.

— Уйдет, я вижу, наша сессна, — он сунул руки в карманы комбинезона и, скорбно вобрав голову в плечи, скрылся в ангаре…

Карусель на дальнем краю поля продолжалась. Понемногу она меня усыпила. Монотонно-переменный звук мотора, вздымающего самолет, кружащего его на малой высоте и, словно на выдохе, опускающего на землю, вогнал меня в сон. Сказались ночь без сна и беспокойный день, — и я уснул на раскладном стуле.

Разбудила меня Варвара.

— Как так можно: всюду спать, где ни придется? — говорила она возбужденно и весело над моей головой. — Скажите прямо: это у вас старость?

… — Выходит, придется покупать ей самолет, — сказал мне Авель вечером того же дня. — Но до чего некстати… Времена навалились нелегкие. Пояса пока затягивать не будем, но амбиции пора окоротить.

— Она не требует, чтобы ты купил ей самолет, — напомнил я.

— Я ничего не знал, она и не требовала. Теперь — иной расклад: я все знаю, она знает, что я знаю, — и ждет, когда я сам скажу: «А не купить ли нам, Варвара, самолет? Какой бы ты хотела: сессну или… или что там?»

— Пайпер, — подсказал я тоном знатока.

— Или пайпер, — согласился Авель.

Мы с ним сидели в Борисовке на остановке; ждали последнего автобуса на Киев…

— Я все-таки не понимаю, — сказал я, — зачем ей было уходить в глухую несознанку?.. Чего такого в пилотировании, чтобы делать из него тайну? Чего в нем такого, чтобы упрямо молчать?

Авель ответил не сразу. Щелчком сшиб жирного ночного мотылька с моего плеча, потом сказал:

— Она не то чтобы молчала. Однажды говорит, будто отмахивается: «Я летаю». Так неохотно говорит, словно и не мне, а в никуда… И я с какого-то глузду заключил, что я летаю — это что-то жаргонное, что-то вроде я торчу, что-то про наркоту или колеса, — вот так я перевел ее слова на язык своей тревоги… Тем более что у нее блестят и плавают глаза — а алкоголем и не пахнет. С чего бы им еще блестеть и плыть, как не от дури?.. И я тогда сошел с резьбы, нарушил договор. Наговорил ей такого, из-за чего она вообще закрылась наглухо, как сейф от «Бург Вахтер», — закрылась, выкинула ключ и заныкала пароль.

— Ты мне не говорил о договоре, — заметил я, — а впрочем, меня это не касается.

— Обычный договор, нормальный; ничего особенного, — ответил Авель. — Когда-то мы договорились чтить личное пространство друг друга, в самом широком смысле; уважать право на тайну, не лезть с вопросами. Да это и не нужно, обо всем ведь можно деликатно догадаться… Но я ж не мог предположить, что ее личным пространством будет… я и не знаю, как назвать.

— Назови: небо.

— Вот что-то вроде этого, — недовольно ответил Авель. — Да, можно и так сказать.

Ночные мотыльки с мягким и частым стуком бились о лампу фонаря над остановкой. Послышался шум автобуса. Авель поднялся с лавочки; встал и я. Небо над нами было черным, без луны и звезд. Ночь обещала быть дождливой. Подошел автобус, его передняя дверь открылась, выпуская на воздух редких пассажиров.

— Сесть и взлететь, сесть и взлететь, — проговорил Авель. — Как это называется? Качели?

— Карусель, — поправил я его.

— Спасибо, дружище, — сказал Авель и, подхватив меня под локоть, помог подняться на подножку.