Этот бессмертный

Хотя суббота есть суббота, я пошел на работу. Я работал в кабинете Элеонор вместе с ней. Громадная карта спасательных работ лежала на столе. Шесть глаз постоянно висели над аварийными точками и передавали изображение на вынесенные в кабинет экраны. На маленьком столике стояло несколько новых телефонов и большой приемник.

Буря трясла не только нас. Сильно пострадал город Батлера вверх по реке, Лаури медленно уходил под воду, и вся округа дрожала и кипела.

Несмотря на прямую связь, в то утро мы трижды выезжали на места происшествий: когда смыло мост через Ланс, когда было затоплено и снесено вайлвудское кладбище и, наконец, когда на восточной окраине смыло три дома с людьми.

Вести маленький флайер Элеонор, подвластный всем ветрам, приходилось исключительно по приборам. Я три раза принимал душ и дважды переодевался в то утро.

После полудня дождь будто стал утихать. Тучи не рассеялись, но мы уже могли более или менее успешно бороться с водой. Слабые стены были укреплены, эвакуированных накормили и обсушили, убрали нанесенный мусор.

… И все патрульные глаза бросили на защиту от оргов.

Давали о себе знать и обитатели затопленных лесов. Семь резохватов и целая орда панду были застрелены в тот день, не говоря уже о ползучих тварях, порождениях бурных вод Нобля, земных угрях, острохвостых крысах и прочей гадости.

В девятнадцать ноль-ноль все, казалось, замерло в мертвой точке. Мы с Элеонор сели в ее флайер и взмыли в небо.

Нас окружала ночь. Неверный свет приборов освещал усталое лицо Элеонор, слабая улыбка лежала на губах, глаза блестели. Непокорная прядь волос закрывала бровь.

— Куда ты меня везешь? — спросила она.

— Вверх, — сказал я. — Хочу подняться над бурей.

— Зачем?

— Мы давно не видели чистого неба.

— Верно… — Она наклонилась вперед, прикуривая сигарету.

Мы вышли из слоя облаков.

Небо было темным, безлунным. Звезды сияли как разбитые бриллианты. Облака стелились внизу потоком лавы.

Я «заякорил» флайер и закурил сам.

— Ты старше меня, — наконец произнесла она. — Ты знаешь?

— Нет.

— Как будто какая-то мудрость, какая-то сила, какой-то дух времени впитывается в человека, несущегося спящим меж звезд. Я ощущаю это, когда нахожусь рядом с тобой.

— Нет, — повторил я.

— Вероятно, это людская вера в силу веков… Ты спрашивал, собираюсь ли я оставаться на следующий срок. Нет… собираюсь устроить свою личную жизнь.

— Есть кто-нибудь на примете?

— Да, — сказала она и улыбнулась мне, и я поцеловал ее.

Мы плыли над невидимым городом, под небом без луны.

Я обещал рассказать об остановке в Пути. Зачем прерывать полуторавековой полет?

Во-первых, никто не спит все время. На корабле масса мелких устройств, требующих непрерывного человеческого контроля. Команда и пассажиры по очереди несут вахту. После нескольких таких смен вас начинает мучить клаустрофобия, резко падает настроение, следовательно, нужна Остановка. Между прочим, Остановки обогащают жизнь и экономику перевалочных миров. На планетах с маленьким населением каждая Остановка — праздник с танцами и песнями. На больших планетах устраивают пресс-конференции и парады. Вероятно, нечто похожее происходит и на Земле. Мне известно, что одна неудавшаяся юная звезда, по имени Мэрилин Аустин, провела три месяца здесь у нас и вернулась на Землю. Пару раз появившись на экране, поболтав о культуре колонистов, демонстрируя свои белые зубы, она получила великолепный контракт, третьего мужа и первую главную роль. Это тоже говорит о значении Остановок в Пути.

Я посадил флайер на крышу Геликса, самого большого в Бетти гостиничного комплекса, где Элеонор занимала двухкомнатный номер.

Элеонор приготовила бифштекс, печеные помидоры, пиво — все, что я люблю. Я был сыт, счастлив и засиделся до полуночи, строя планы на будущее. Потом поймал такси и доехал до городской площади, где оставил машину.

Оказавшись там, я решил заодно зайти в Аварийный Центр и узнать, как идут дела. Я вытер ноги, стряхнул воду, повесил плащ и прошел по пустому вестибюлю к лифту.

Лифт был слишком тихий: они не должны еле слышно вздыхать и иметь бесшумные двери. Ничем не нарушив правила, я завернул за злополучный угол к дверям аварийного Центра.

Над такой позой, наверное, с удовольствием поработал бы Роден. Мне еще повезло, что я зашел именно сейчас, а не минут десять позже.

Чак Фулер и Лотти, секретарша Элеонор, практиковали искусственное дыхание изо рта в рот, здесь на диване в маленьком алькове возле дверей. Чак лежал ко мне спиной, Лотти увидела меня через плечо. Ее глаза расширились, и она резко оттолкнула его. Он быстро повернул голову.

— Джастин…

Я кивнул.

— Проходил мимо и решил заглянуть, узнать новости.

— Все… все идет хорошо, — произнес он, вставая. — Глаза в автоматическом режиме, а я вышел… мы… покурить. У Лотти ночное дежурство, и она пришла… пришла посмотреть, не надо ли нам чего-нибудь отпечатать. У нее внезапно закружилась голова, и мы вышли сюда к дивану.

— Да, она выглядит немного… не в своей тарелке, — сказал я. — Нюхательная соль и аспирин в аптечке.

И, обрывая этот щекотливый разговор, я прошел в АЦ, чувствуя себя весьма неловко.