Этот безумный, безумный мир глазами зоопсихологов

— В случае выселения, будем биться до последнего!

Рост преступности, в особенности же преступлений, связанных с повышенной взаимной агрессивностью людей — естественный результат несоответствующих потребностям условий жизни, в частности — жилищных, и разочарования людей в любых «идеалах». Но вернемся к коммуналкам.

Кто не помнит бессмертного произведения «Двенадцать стульев»? Воронья слободка — типичная коммунальная квартира двадцатых-тридцатых годов. Из-за чего так гнусно вели себя гражданин Гигиенишвили, Митрич, Васисуалий Лоханкин и вся компания? Повышенная скученность. Она провоцирует конфликты типа жилец против жильца, невестка против свекрови, семья против семьи. Причиной скандала делается любой пустяк. Самый распространенный случай — стычки из-за камфорок на общей кухне. Подчас перебранки завершались побоями и даже приводили к убийствам.

Одному из авторов этой книги «посчастливилось» жить в таких ленинградских коммуналках в шестидесятые-семидесятые годы. В одной из них жильцы «из принципа» годами не травили клопов и тараканов. Каждый жилец опасался, что от его «клопомора» заодно с собственными клопами пострадают клопы ненавистных соседей! Там же каждый квартиросъемщик направлялся в сортир, гордо неся в руках собственную электролампочку, 5 ватт, а под мышкой — собственное сидение от унитаза! Что ни день, люди писали друг на друга кляузы в ЖЭК, милицию и пр., любого гостя встречали слезными жалобами на мерзавцев-соседей.

В другой коммуналке, в крохотной клетушке рядом с кухней, каким-то чудом умещались мать и шестнадцатилетняя дочь. Их типичный диалог, естественно, в повышенных тонах, слышный всей квартире:

— Сволочь, поставь чайник!

— Гадина, он уже вскипел!

— Сука, который час?

— Гадина, я уже опаздываю!

— Мерзавка, не забудь оплатить счета!

— Гадина, я их давно оплатила!

— Дрянь, когда вернешься?

— Идиотка, как всегда!

И так далее до бесконечности… Женщины души не чаяли друг в друге, но теснота доводит до безумия.

В третьей квартире соседи запирались друг от друга на многочисленные замки, что ни день уличали друг друга в кухонных кражах, плевали в чужой суп, били чужую посуду, хватали друг друга за грудки и душили. Обезумевшие полуодетые женщины висли на руках озверевших мужей, вполне готовых убить друг друга из-за очередного вздора. Люди нарочно включали на полную мощность радиолу, чтобы мешать друг другу спать. Такие взаимоотношения были в порядке вещей.

Причина здесь отчасти в скученности, а отчасти и в изолированности, в необходимости значительную часть времени проводить на одной и той же ограниченной территории, не будучи объединенными против общего внешнего врага.

Возможно, читатель вспомнит «минуты ненависти» в «1984» Джоржа Оруэлла. Людей собирали на службе или в домоуправлении, чтобы направить их ненависть на «образ врага», маячащий на экране телевизора. Пока шла программа, зрителей объединяла истерическая ненависть к заэкранному «врагу» — действовала пропаганда. Но вот программа кончалась, и то же чувство ненависти переключалось уже на ближайших соседей. Была бы ненависть, а «враг» найдется!

Представим: в любой из трех упомянутых скандальных коммуналок какие-то посторонние хулиганы просто из любви к искусству подрядились ежедневно бить из рогатки стекла в кухонном окне. Все мигом изменится. Вчерашние злейшие враги превратятся в лучших друзей. Естественно, на время, пока общими усилиями не удастся выявить хулиганов и спровадить их в детскую комнату милиции.

Взаимоотношения в коммуналках Ленинграда неузнаваемо изменились в страшные годы блокады, когда во многих квартирах люди неделями были не в силах даже похоронить умерших от голода домочадцев. Кое-кто спасся, пожирая мясо трупов. Однако, случаев героизма и подлинного величия духа было, как Бог свят, куда больше. Соседи, выручали соседей. Эта взаимовыручка спасла очень многих. Но вот кончились лишения и… возобновились квартирные конфликты. Так уж парадоксально устроен человек!

Но является ли поведение людей в городах чем-то совершенно исключительным, и может ли оно проявляться также при иных формациях человеческого общества?

Да, и даже в наше время. Мы уже упоминали о прямо-таки свирепом племени яномамо из Южной Америки. Стиль его жизни потрясающе жесток, но в высшей степени поучителен для нас, урбанизированных современников этих суринамских «варваров». Ведь агрессивные общины яномамо стали такими после того, как бывшие их предки-кочевники перешли на оседлый образ жизни и численность групп возросла с пятнадцати-двадцати до ста пятидесяти — двухсот человек. Этот скачок оказался роковым для сложившихся ранее норм поведения. Судите сами, как пишет Ян Линдблад: