Цивилизация, как мы уже говорили, буквально держится на словах. Без них нет ни власти, ни политики, ни религии, общество рушится… Слова значат так много в нашей жизни, что с их помощью можно без особых проблем черное превращать в белое, одно выдавать за другое.
В нашей стране издавна были не в диковинку самозванцы. Григорий Отрепьев, царевич Петруша, Тушинский вор, Пугачев, княжна Тараканова… Но все это были только отдельные люди, выдававшие себя не за тех, кем они являлись на самом деле. В нашем веке в политических самозванцев превращаются целые партии. Одни из них выступают от имени всей нации. Другие объявляют себя сознательным авангардом рабочего класса. Судят же обычно по словам, а не по делам. Целый ряд террористических групп, убивающих людей по всему миру. действуют от имени, например, «обиженных и угнетенных», «мирового пролетариата», «мусульман». Наши народники в прошлом веке тоже объявили себя защитниками интересов крестьянства, которое о них ничего не знало да и не желало знать.
…Уважаешь ли ты мужика?
Но Поток возражает:
Какого?
— Мужика вообще,
Что страданьем велик! — Отвечает Поток:
Есть мужик и мужик.
Если он не пропьет урожаю,
Я за то мужика уважаю.
— Феодал! -
Закричал на него "патриот",
Знай, что только в народе спасенье!
Возражает Поток: Я ведь тоже — народ.
Почему ж для меня — исключение?
— Ты народ, да не тот.
Править ныне призван только черный народ.
То по-старому всякий был равен,
А теперь только он полноправен…
Эта поэтическая сатира, написанная вскоре после отмены крепостного права, прекрасно отражает состояние тогдашних революционных умов в России.
В повести японского писателя Б. Оэ «И тогда объяли меня воды до самой души моей» группа молодых японских террористов — безжалостных убийц, начинают свои нелегальные радиопередачи с цитат из «Братьев Карамазовых», а себя считают, вполне искренне, «посланцами душ синих китов и деревьев». С таким же основанием святейшая инквизиция действовала от имени Господа, а чекисты считали себя защитниками пролетариата. И наша теперешняя «Память» объявляет себя единственным защитником интересов всего многомиллионного русского народа. Сейчас у нас в стране, вероятно, уже не менее нескольских сот организаций, действующих от имени «всей русской нации».
Насколько такие заявления впечатляют, вопреки очевидности, можно судить по отношению высших слоев интеллигенции, нашей и западной, к убийцам-террористам, палачам и тиранам в начале-середине нашего «просвещенного» века. …Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи…
История — не вымышленная. По рассказам современников, дело происходило в конце 1919 или начале 1920 года, когда Гумилев, наведался в Москву, в кафе гостиницы «Метрополь». За одним из столиков там восседал и декламировал стихи Гумилева Яков Григорьевич Блюмкин, известный левоэсеровский террорист, позже чекист и большевик. Блюмкин прославился тем, что в июле 1918 года участвовал в убийстве немецкого посла Мирбаха, после чего был подозрительно быстро прощен большевиками, повышен в чекистских чинах, заслан резидентом в Монголию и затем в Турцию и, наконец, в 1930 году расстрелян за попытку вывезти из СССР для передачи троцкистам дореволюционный архивный компромат на И. Сталина.
Гумилев, которого самого в 1922 году расстреляли большевики, спросил:
— Много вы помните моих стихов?
— Все, — без ложной скромности ответил Блюмкин и подошел представиться, пожать руку.
Гумилев произнес приблизительно такую речь (цитируем по устным рассказам очевидцев):
— Мне лестно, что герой, известный террорист столь высокого мнения о моих стихах! Эпизод, очень типичный. Как это ни странно, убийцы ни в чем не повинных людей на «идейной» почве в широком кругу высокообразованных интеллектуалов были тогда окружены каким-то нимбом жертвенности и героизма. Это преклонение перед террористами началось еще в прошлом веке, во времена «Земли и воли». Мало кто из так называемого прогрессивного круга тех далеких лет задумывался над тем, что при почти каждом теракте гибнут за компанию с «тиранами и сатрапами» совершенно невинные люди. То, что так озадачивало царя Александра II, в лагере его политических противников не беспокоило никого!.