Этот добрый жестокий мир (сборник)

Увидев на тумбочке кушанье, формой напоминающее миниатюрный дворец, из крема, шоколада и экзотических фруктов, Лика мысленно восхитилась. Серега сидел у окна и поглощал другой, очень похожий дворец. Поймав Ликин взгляд, он улыбнулся.

Лика не спешила вставать. Ее мысли словно магнит притягивал сон-воспоминание о Комплексе, почему-то именно о нем, а не о музее. Воспоминание было вполне реальным, но вот эта веселость, улыбки на лицах… Возможно ли такое?

Как могут люди, страдающие от болезни, от изоляции, одновременно быть счастливыми, улыбаться и веселиться? Правдой ли было все то, что она увидела шестилетней девочкой? Михан — он прав или нет? Быть может, все обман, фальшивка, декорации? Наверно, этого ей не узнать никогда.

Вновь наступило забытье, а очнувшись, Лика заметила, что Сереги опять нет в комнате. Ей показалось, какая-то тень проскользнула мимо окна. Флаер? Или большой киборг-птица, которых здесь немало, в их районе?

— Ликусь, — Серега появился на пороге спустя минуту, он был неожиданно бледен. — Там, кажется, тебя. Говорят через дверь.

Лика услышала звук дверного колокольчика.

— Что говорят через дверь? — тихо спросила, и сердце вдруг екнуло.

Серый взял Лику за локоть, подвел к окну:

— Вон взгляни.

Аэрокар со знаком Службы бонусных привилегий на борту — круг и две линии, под углом друг к другу его перечеркивающие, — стоял у подъезда. Узкий, длинный, похожий на автомобильчик. Знак черный… черный знак.

— Черный, — прошептала Лика. Она слишком отчетливо понимала, что это значит. Не красный, не желтый или голубой, а именно черный — цвет Подслужбы содержания.

Неужели об этом и говорило ей предчувствие? Сегодняшнее тяжелое, смутное беспокойство в груди…

— Что делать? — сбивчиво, торопясь заговорил Сергей. — Не пускать? И как же, что же… как быть, звонить куда-то, что делать? — И замолчал: не нашел слов. Любимый, сильный, обычно чуждый робости Серега казался сейчас беспомощным, точно ребенок.

— Они же дверь взломают, — безнадежно сказала Лика. Она читала о таком, но представляла себе эти ужасы со взломом двери как нечто умозрительное, происходящее с кем-то далеко, не с ней.

Один на миллион… или на тысячу? Что говорил об этом Михан?!

И так легко ведь, в сущности, — выйти на балкон, а там мини-флаер. Ну а дальше-то? Догонят, свяжут и на глазах у всей улицы затолкнут в позорный аэрокар с черным знаком на борту. Или она фантазирует, сочиняет такое развитие событий? В конце концов, она еще не в аэрокаре и не в Комплексе содержания. Что, если произошло какое-то недоразумение и перед ней извинятся? Или просто не погонятся, когда она сядет во флаер: что, если это не очень значимо — взять именно ее?

Ведь не должно быть, чтобы ее, Лику… или кого-нибудь из ее родных, друзей…

Один человек на миллион. Два-три человека на десять тысяч. Выбирай.

Ну почему, черт возьми, страх вгрызается в душу, будто хищное животное в тело человека, своей жертвы много веков назад?

— Погоди, — сказала Дика, — я открою. Прятаться некуда.

Она накинула халат, вышла в коридор и на маленьком экранчике увидела трех человек там, за дверью, бритоголовых, в мундирах и лакированных сапогах. Все трое скучающе глядели в камеру, и внешность их показалась Дике одинаковой — не найти различий.

Дика медленно отперла дверь и шагнула через порог.

БОРИС БОГДАНОВ ГАЛАКТИКА ДЛЯ ЛЮДЕЙ

— Зачем я тут нужен, Витя? Хочется дела, хочется куда-то лететь…

— Тебе пора к внукам, старый.

— Какие внуки? Они давно обходятся без меня. А я не могу без работы. Мне надоели бумажки, мне душно в штабе. Тянет подальше от Земли. Придумай что-нибудь?

— Тянет — это довод. Съездишь с инспекцией? Сюда, сюда… или вот сюда? Выбирай.

— Сюда.

— Хорошо. Отправляйся, адмирал. Справятся без тебя заместители?

— С чем там справляться, комфлота.

* * *

Здесь очень красиво.

Я стою, прижавшись лбом к холодному пластику иллюминатора, а слева выползает Млечный Путь. Алмазными реками светят рукава, прожектором сияет ядро, больно бьет по глазам даже сквозь светофильтры. Я не отвожу взгляда. Если потекут слезы, значит, просто не справилась защита.

Когда долго не мигаешь, галактика начинает мерцать и переливаться, и если забыть, какая она огромная, то можно убедить себя, что ты на Земле и смотришь на ночное небо, например, в пустыне. И пусть там звезд куда меньше, зато они так же уютно мерцают…

Скоро Млечный Путь уходит за правый край иллюминатора. Теперь я вижу только бездну. Если дать глазам привыкнуть, в черноте зажгутся искры. С каждой минутой их будет все больше, и космос превратится в бархат с рассыпанными на нем бриллиантами. Кажется, только протяни руку…

Здесь так красиво, что я даже не плачу.