Читаем Этот многоликий мир моды полностью

Двадцать лет жизни я отдал профессии художника-модельера, но, по существу, сделал очень мало: ведь не так часто я вижу на улицах людей, одетых в мои модели. Показывая свои коллекции людям, я пытался создать микромир прекрасного. И мне все время казалось, что я могу подарить им хотя бы часть этого микромира. Но из года в год я видел: возможности реализации моих идей и идей моих коллег растут гораздо медленнее, чем хотелось бы, чем необходимо сегодня. Если раньше мне часто задавали вопрос, где можно купить ту или иную модель, то спрашивать об этом сегодня как-то не считают нужным. Я вдруг почувствовал, что мне стало стыдно произносить слово «мода».

Однажды в магазине «Людмила» я увидел пальто, которое абсолютно не соответствовало моей модели. Директор фабрики, выпускающей эти изделия, объяснил: «Не можем остановить производство. План. Что завезли, из того и шьем».

На мой взгляд, излишне усложнен путь модели от художника к потребителю. Как мы видим, модель на этом пути по тем или иным объективным, а подчас и субъективным причинам претерпевает такие изменения, что создатель с трудом узнает свое детище.

Сейчас я работаю главным художником Московского Дома моды, биография которого только начинается. Думаю, у нашего коллектива есть все возможности сократить дистанцию между творческой лабораторией модельера и теми людьми, для которых мы работаем. Главное его достоинство, как мне кажется, заключается в том, что здесь намного сокращен промежуточный цикл — от зарождения идеи новой коллекции до ее воплощения в готовую вещь. Это происходит потому, что наш коллектив — и автор и исполнитель идеи.

Художник-модельер, как мне видится, должен представлять свое мастерство самостоятельно. Мы знаем имена живописцев, скульпторов, графиков, архитекторов, и единственный вид искусства — искусство моделирования — у нас, как это ни странно, подчас безымянно.

Наша страна многонациональная, у нас немало прекрасных, талантливых художников-модельеров, которые практически пребывают в безвестности. К сожалению, подобное «коллективное» творчество приводит иногда к равнодушию и безответственности. Помните, как в одной из миниатюр Аркадия Райкина приходит заказчик в ателье и в ужасе видит вместо заказанного костюма некую «каракатицу». Спрашивает: кто шил костюм? Ему отвечают: мы! Один пуговицы пришивал, другой брюки кроил, третий пиджак «тачал». В общем, за испорченную вещь никто не отвечает. Точно такая же история происходит и у нас.

Конкретный модельер всегда за спинами других. Известно, что один работает хорошо, второй хуже, а все вместе — одинаково. Отсюда появляются серость и безликость.

В 1980 году мне посчастливилось познакомиться с заместителем министра легкой промышленности НРБ Лиляной Васильевой, женщиной удивительной, очаровательной и вместе с тем очень деловой. Во время нашей встречи я был потрясен ее вниманием, ее заботой о проблемах, которые так давно волнуют и меня как художника.

Болгары первыми откликнулись на эту боль души модельеров, заявив, что промышленность будет переходить на новый принцип работы — принцип личной ответственности художника, имя его будет стоять на модели. Я считаю, что это очень правильно, своевременно. Нужно менять не только принципы моделирования, главное — найти реальные возможности проникновения наших идей в промышленность. Это — дело организаторов производства. Что касается нас, то мы готовы нести ответственность за наше творчество, лишь бы к нам чаще прислушивались, верили и помогали.

В этом плане Московский Дом моды предоставляет широкое поле деятельности.

Конечно, ответственность возросла, проблем и хлопот стало неизмеримо больше. Но именно о такой работе я и мечтал. Анонимность поставленного на поток производства, при котором весьма сложно было найти виновника загубленной вещи, всегда вызывала у меня чувство бессилия. Теперь, фигурально выражаясь, мы отмечаем каждую свою модель «личным клеймом качества». И если она не удалась, то винить в этом мы должны только себя.

У читателя может сложиться впечатление, что речь идет просто о большом ателье. Но это не так. Во-первых, мы разрабатываем свои коллекции, которые дважды в год будут представляться на суд зрителей. Во-вторых, мы, наконец, сможем претворить в жизнь идею, которая давно обсуждается на самых различных уровнях. А именно — создавать одежду не многотысячными, а малыми партиями. Их размер будет невелик — от 20 до 50 штук, что обеспечит желанную неповторимость.

Московский Дом моды должен стать предприятием качественно нового типа. Он предназначен для создания оригинальной женской и мужской одежды в ансамбле с трикотажем, головными уборами и другими дополнениями. В нем можно будет заказать, а возможно, и купить готовую уникальную авторскую модель. Там же можно будет приобрести альбом с фотографиями модных моделей, посмотреть выставку, побывать в демонстрационном зале на показе новых коллекций.

Перейти на страницу:

Все книги серии Человек среди людей

Похожие книги

Как продать за $12 миллионов чучело акулы
Как продать за $12 миллионов чучело акулы

Дональд Томпсон — профессор Гарварда, известный экономист и знаток искусства. В своей книге он подробно рассказывает обо всех составляющих мира современного искусства: дилерах, аукционных домах, галереях, коллекционерах, арт-брендах и начинающих художниках. Томпсон приводит скандальные подробности и открывает читателю шокирующую правду о рыночных механизмах арт-бизнеса.Автор, экономист по образованию, рассказывает в своей книге, как один предприимчивый дилер в сфере искусства пытался (и небезуспешно) продать дохлую рыбу за баснословные деньги.Первая проблема, с которой столкнулся продавец — цена. Другая, но не менее важная проблема — тот факт, что весит это произведение чуть больше двух тонн. Эта чуть ли не пятиметровая таксидермическая "скульптура" тигровой акулы установлена в гигантской стеклянной витрине и имеет креативное название "Физическая невозможность смерти в сознании живущего".Был и еще один повод для беспокойства.В мире искусства многие сомневались в том, что это чудо вообще можно назвать произведением искусства.Между тем вопрос этот имеет принципиальное значение, ведь 12 миллионов долларов — это больше, чем было когда-либо заплачено за произведение живущего художника, за исключением Джаспера Джонса; это больше, чем когда-либо платили за Герхарда Рихтера, Роберта Раушенберга или Люсьена Фрейда.Главный вывод, к которому приходит автор, что для продажи любого объекта, всего лишь следует найти двух (для элемента соревновательности) миллионеров, согласных выложить такие деньги. При этом автор сомневается в перспективности инвестирования в искусство, прежде всего в современное.Выводы, которые он делает, неутешительны: большинство недорогих работ никогда не удастся перепродать даже по их первоначальной цене, что уж говорить о пятиметровой акуле за 12 000 000.

Дональд Томпсон

Искусство и Дизайн / Прочее