Этот прекрасный мир

Моя близкая дружба с Биллом Дайкером, как вы, разумеется, заметили, оттесняла Гамлета на второй план. Дайкер был Гамлетом по жизни, тем, кого я на досуге мог изучать совершенно безболезненно. Теперь мне на ум приходит вот что: показательно, что в тот вечер, когда мы решили «обсудить» Гамлета, последний канул в Лету и более никогда никем из нас не был упомянут. И с того дня, думаю, Билл не прочел ни единой книги. Даже мою книгу, подаренную ему мной по прибытии в Нью-Йорк, о которой он сказал мне перед отъездом: «Я попытаюсь заставить себя прочитать ее как-нибудь, Генри». Словно я возложил на него тяжкую повинность, от которой, невзирая на нашу давнюю дружбу, он всеми силами постарается уклониться. Нет, я не думаю, что он хоть раз открыл мою книгу или когда-нибудь откроет. А я – его лучший и старейший друг. Та еще пташка этот Билл Дайкер!

Я несколько увлекся рассказом о Билле Дайкере. На самом деле я хотел передать вам мои впечатления от Гамлета, сухой остаток, накопившийся за годы блужданий, годы пустопорожних разговоров, годы метаний. И как с течением времени «Гамлет» смешался с множеством прочих книг, прочитанных и забытых, забытых настолько, что нынче сам по себе Гамлет стал совершенно аморфным, абсолютно многоязычным, одним словом – универсальным элементом среди прочих элементов. Во-первых, всякий раз, стоит произнести это имя, как перед глазами немедленно возникает картина: полумрак, сцена, а на ней исхудавший юноша с поэтической шевелюрой, в чулках и камзоле держит речь над черепом, лежащим на ладони его простертой правой руки (прошу иметь в виду, что я никогда не видел сценической постановки «Гамлета»!). На заднем плане разрытая могила и земляной холмик подле. На куче дерна – фонарь. Гамлет говорит – несет отборнейший бред, насколько я могу судить. Вот так же он стоял и бредил веками! И занавесу никогда не суждено опуститься. И никогда не прервется монолог. Что там должно произойти после этой сцены, я всегда представлял себе в том же духе, хотя, конечно, этого никогда не было и не будет на самом деле. Посреди обращенного к черепу монолога прибывает курьер – наверное, кто-то из этих парней Розенкранц – Гильденстернов. Курьер что-то шепчет Гамлету на ухо, но Гамлет, погруженный в грезы, естественно, и ухом не ведет. Внезапно являются трое в черных плащах и вынимают из ножен мечи. «Прочь!» – кричат они, а Гамлет до смешного молниеносно и неожиданно обнажает свой клинок и бросается в бой. В результате короткой схватки нападавшие, разумеется, убиты. Убиты молниеносно, как во сне, а Гамлет стоит, уставившись на окровавленный меч точно так же, как за несколько мгновений до этого уставился на череп. Только теперь – безмолвно!

Вот что я вижу, как я уже сказал, когда при мне упоминают имя Гамлета. Всегда одна и та же сцена, одни и те же персонажи, тот же фонарь, те же слова и жесты те же. И всегда под конец – безмолвие. Это, думается мне, после того как я урывками почитал Фрейда, определенно есть исполнение желаний. И я признателен Фрейду за то, что узнал об этом.