Этот счастливый токсичный мир

Тут я всей шкурой ощутил на себе мрачный взгляд Мэла Граба. Он все еще держал за руку Георга, который радовался купленным кабачкам, не обращая внимания на вашего покорного слугу.

– Человек может быть стабильно счастлив, только если перестанет привязываться к другим людям! – заявил я, не сбавляя напора. – Тогда его не столкнет в болото чья-то смерть, он не впадет в депрессию после измены или развода, не будет страдать из-за того, что некрасив и кому-то не нравится, или не спать ночами, переживая за детей. И при всем этом отказ от людизма не делает человека угрюмым отшельником. Я ведь на такого не похож, правда? Вы все меня знаете, и я у вас на хорошем счету. Я всегда помогу, подскажу и поддержу. Но я не хочу больше видеть в людях свою собственность и пытаться привязать их к себе.

По настроению соседей стало понятно, что пора сменить тему, и я сменил.

– А вторая болезнь, которая многим не дает быть счастливыми, – это вещизм! Нам навязывают мысль о том, что высшее счастье – это возможность обладать самыми лучшими вещами, услугами, домами. И многие в это искренне верят. Я вот знаю одну даму, у которой не меньше тысячи кофточек в шкафу, а она все равно каждые выходные катается по магазинам и барахолкам!

Бабушки в колесных креслах рассмеялись, а громче всех – Лори.

– С тех пор, как я ушел из своей квартиры, я больше никогда туда не возвращался. Я просто бродил целыми днями по улицам города, сидел в библиотеках, ночевал в кинотеатрах, купался в общественных банях и фонтанах, знакомился с людьми и коротал часы, помогая кому-нибудь с чем-нибудь.

Постепенно мой костюм износился до дыр, и я задумался: сколько вещей человеку нужно на самом деле? Теперь, спустя десять лет, я сижу перед вами в одном полотенце. И честно признаюсь – оно мне не нужно. А вы страдаете, что у вас нет седьмого оттенка одной и той же помады или очков последней модели. И даже если вы их получите, они будут радовать вас от силы пару дней. А потом надоедят, и вы найдете новый повод для страданий. Мы разучились радоваться мелочам из-за воцарившегося изобилия. И мы стали слепы к настоящим ценностям. Красоте заката, улыбкам людей, возможности думать, слышать, видеть…

Я промочил горло, зачерпнув воды изо рта ближайшей рыбины.

– Гедоскетизм – это учение, которое предполагает отказ от ложных, временных удовольствий. Которые сделают вас несчастными в долгосрочной перспективе. Отказавшись от этих удовольствий, вы освободитесь и станете по-настоящему счастливыми. И тогда мы наконец-то доведем Гедонис до утопии.

Люди улыбались, слушая меня, но по их глазам я видел, что после сегодняшней пламенной речи никто не подойдет ко мне и не спросит, как ему стать гедоскетом.

– Я не говорю, что все подряд должны немедленно порвать с родными и начать ходить голышом. Но если вы застряли здесь, в Квартале неудачников, наверняка виной тому стал людизм или вещизм. И вы можете выбраться отсюда, если последуете моему учению.

Никто не воспринимает меня всерьез, ведь я не философ, а простой машинист. Но я думаю, вы бы взглянули на меня иначе, если бы я показал вам однажды свой удольмер, заполненный счастьем до самой шеи. Честное слово, я счастлив по горло! Но кто поверит пенсионеру с вечной «четверкой» на запястье? Теперь, когда в моем теле нет бога, я не могу доказать вам правдивость своих слов.

Я тяжело вздохнул, снова попил воды.

– Видите ли, в чем наша с вами проблема? Я не могу вам помочь, хотя имею для этого все инструменты. Вы голодны, а у меня есть еда, но я не могу вас накормить, потому что вы не умеете глотать и выплевываете мою идею, даже не разжевав. Вам холодно и страшно посреди бури, а у меня есть огромный дом, но я не могу вас впустить: вы не видите распахнутую дверь. Каждый день вы сидите на дне своего болота, обхватив обеими руками валун страданий, и даже не думаете его отпускать.

Я перебрался на ладонь медного рыболова и начал осторожно подниматься.

– Но я разорву этот замкнутый круг! Вот почему сегодня я позвал всех сюда. Хочу попрощаться с вами, потому что скоро меня здесь не будет!

– Дед Тю-тю, а ну слезай оттуда! – запаниковал Большой Бо, приставляя к памятнику лесенку. – Что это ты задумал? Хватит людей пугать!

– Стой! – прокричал, раздвигая шокированную толпу, Мэл Граб. – Стой и не двигайся! Я сейчас!

– Что сейчас? – не понял я. – Чего вы все так всполошились?

Маленькая рука полицая схватила меня за лодыжку. Мэл, в два счета оказавшийся рядом, схватил за плечи большими горячими руками.

– Вот уж не думала, что и деда Тю-тю настигнет маразм! – вдруг зарыдала Лори. – Великий Раций! Только не его!

– Да нет у меня маразма! – воскликнул я. – Вы что, подумали, я отсюда спрыгну?

– Ты же сам сказал, что тебя здесь скоро не будет! – выпалил стиснувший меня Мэл. – Ты чего, дед? Если тебе плохо, только скажи! Это же последнее дело – вот это самое! Ну, хочешь, мы всем кварталом будем устраивать День гедоскетизма для тебя, а? Хочешь? Все нарядимся в полотенца и пирожков напечем!

Я был удивлен до глубины костей.