Этот счастливый токсичный мир

– Знаете, вы мой первый друг, – говорю я тихонько. – Поэтому я не очень хорошо умею дружить, вы уж меня простите… Почему первый? Ну… Просто у меня немного не такое мышление, как у других детей. Им со мной скучно. Папа сказал, что мне нечего делать в школе, и учит меня всему сам…

Нет, я не жалею, с ним очень интересно. Особенно когда мы ездим по разным местам, изучаем деревья и почву, в которой они лучше всего растут. Папа любит сидеть в земляных ямах и исследовать слои пород. Он может сутками там сидеть…

Радостное возбуждение от папиной реакции до сих пор щекочет меня изнутри. Но так же быстро, как недавняя волна счастья, меня подминает под себя тяжелый пласт тоски. Голова вдруг становится такой неподъемной, что я кладу ее на стопку полотенец и прижимаю Бу к груди, в которой стынет противный комок.

– Простите, что я сегодня сказал, что вы мне совсем не нужны. И что уронил. Я случайно. Вообще-то вы мне нравитесь, и я не думаю, что в нашем общении есть что-то плохое, я просто не хотел расстраивать папу. Вы же меня простите? А я обещаю, что не буду отрывать вам лапы и макать ваш хобот в молоко. Я буду просто с вами разговаривать, вы же не против? Мне иногда очень хочется с кем-нибудь поговорить, а папа все время занят работой, он не очень разговорчивый. Тетя приходит редко. А незнакомых людей я стесняюсь. Как вы думаете, я очень странный? Я иногда хочу быть обычным, но тогда папа расстроится. Он и так сильно расстраивается, что я родился. Это из-за меня папа не любит дни рождения. Потому что я отобрал у него маму.

Я прижимаюсь к слону и тихо плачу в его мягкий, пропахший бисквитом плюш.

– Если честно, я так хотел, чтобы тетя сегодня с нами поужинала. Она раньше ужинала, а теперь совсем перестала, потому что папа вечно ей удовольствие понижает. Когда я был маленький, то какое-то время жил у нее. Потому что папа не знал, что со мной делать, а тетя очень любит детей. Я тогда каждый день с ней проводил, а потом папа меня забрал. Я думал, мы сегодня вместе поужинаем… а она так быстро ушла.

Я всхлипываю, давая себе передышку.

– Но я не могу обижаться на папу. Это он должен обижаться на меня. Потому что я сделал ему этот день самым плохим в жизни. Как я могу обижаться на него? Но мне… Но мне почему-то так плохо…

Я реву и реву, уткнувшись в слона и пропитывая его слезами и непонятными сложными чувствами, которые находят на меня. Бу терпеливо слушает, податливый и мягкий. Я говорю и говорю ему свои секреты, и мне становится легче. Постепенно глаза слипаются, и я засыпаю прямо в шкафу.

Я не слышу, как папа поднимается в мою комнату. И поначалу даже не слышу, как он зовет меня. А потом он открывает шкаф и видит внутри меня. Зареванного. В обнимку с плюшевым слоном. Я понимаю, как выгляжу для него сейчас. Как обычный шестилетний мальчик. Это отражается в папином взгляде, и я в полном ужасе.

– Финард, ты уже должен быть в постели, – сурово говорит папа. – Тебе нужно соблюдать режим. И тебе придется отказаться от глупых и бесполезных вещей, если ты хочешь добиться чего-то в жизни. Ты ведь понимаешь, о чем идет речь?

Я испуганно смотрю на слона и киваю.

– Выброси его, – спокойно говорит папа. – Тете не скажем. Завтра я скорректирую твою программу обучения.

Я хватаю Бу и бегу вниз, на кухню, где у нас мусоропровод. В груди все грохочет. Я выбираю значок «Ткань», и внутри что-то движется, подставляя нужную трубу. Я торопливо открываю мусороприемник и замираю, не в силах затолкать Бу в эту холодную металлическую бездну. Он смотрит на меня черными глазами-бусинками, и я вдруг с ужасом понимаю, что Бу не хочет туда. Там, куда он попадет, его искромсают на куски и пустят на переработку. Я держу его на вытянутых руках. Сердце так сильно бьется, что меня подташнивает. Нет, я не могу. Я не могу так поступить со своим другом. Я судорожно ищу глазами место, куда можно его спрятать. Может, за морозильным ларем, где папа хранит свои образцы? До кладовки всего пара шагов, это смежная с кухней комната, и дверь в нее находится прямо слева от мусоропровода. Нужно только открыть ее и забежать внутрь. А потом я куда-нибудь перепрячу Бу.

Но тут раздаются шаги, и на кухню входит папа. Я цепенею, глядя в черные глаза слона. У меня по затылку скачут мурашки. Теперь я уже не успею сбегать в кладовку. И я не могу разочаровать папу после того, как он так обрадовался моему выбору и поверил в меня. Я пытаюсь убедить себя, что он прав. Я уже взрослый. Мне не нужны бесполезные вещи. Не нужны игрушки. Мне не нужен этот дурацкий плюшевый слон…

Папа стоит под кухонной аркой и наблюдает за мной. Я боюсь повернуть к нему голову. Боюсь увидеть разочарование в его глазах. И поэтому я заталкиваю Бу в металлическую трубу. Он большой и не сразу влезает целиком. Как будто цепляется за стенки мусоропровода своим длинным хоботом и неуклюжими лапами. Его глаза-бусинки тонут в темноте, но один все еще смотрит на меня. Он смотрит с надеждой.

– Простите, – шепчу я одними губами.

А потом закрываю дверцу и нажимаю кнопку «Утилизация».