EuroMedika (СИ)

Когда Пит покинул конференц-центр, уже стемнело. Демонстрация была в самом разгаре. Число протестующих утроилось. Это был самый настоящий карнавал, парад шутов, фестиваль неформалов. Хиппи, панки, трансвеститы, скинхеды толпились за железными перилами, размахивая плакатами и зажигалками, и бенгальскими огнями. Перед зданием выстроилось несколько полицейских машин. На капоте одной из машин лежала раскрытая коробка с полусъеденной пиццей, ещё тёплой и ароматной, на которую то и дело поглядывал какой-нибудь голодный активист. Несомненно, садюги-легавые нарочно выложили её чтобы поиздеваться над негодующими гражданами. У Пита Холлера захватило дыхание от этого стихийного проявления народного гнева. На мгновение он отстранился от собственных убеждений и забыл на чьей стороне он был, упиваясь этой идеологической бурей. Ради одного этого стоило придти на площадь.

Питa Холлерa совершенно не тянуло домой, где его ждали пустой холодильник и отключённый телефон. Ему хотелось впитать в себя огни и звуки этого вечера. Сложив руки, точно для молитвы, он легонько дышал на них, чтобы согреть. В эту минуту он всех любил. История с сорвавшейся премьерой вылетела у него из головы. Его мыслями завладела картина, представшая его взору. На перевёрнутом вверх дном мусорном баке дрыгалась девчонка.

Комментарий к Глава 1. Большая зала

Стараюсь идти хронологически в ногу с каноном. В этой главе описаны мытарства современного Гренгуара.

========== Глава 2. Неудобства, которым подвергаешься, преследуя вечером хорошенькую женщину ==========

Была ли эта девушка человеческим существом, мультяшным персонажем, готом, панком, рокершей, ученицей художественной академии или просто позёршей — Пит Холлер, привыкший по первому впечатлению засовывать людей в категории, не мог сразу определить. Столько было всего намешано в её образе. Рваные сетчатые колготки, размазанная подводка вокруг глаз, кровоподтёки алой помады на подбородке, свалявшиеся чёрные кудри — всё это было не просто так. Она вихляла узкими бёдрами под бренчание гитары, на которой играл бомжеватый старик, сидевший в двух шагах на тротуаре. Девчонка ещё пыталась что-то подпевать, сжав кулаки над головой. Очевидно, это была авторская песня протеста. Поверх несметного количества амулетов из разных стран, на шее у неё болтался фотоаппарат в добротном футляре, который мог выстоять атомную войну. Невзирая на всю эту нарочитую неряшливость и воинственную вульгарность, она показалась Питу олицетворением целомудрия, какое он не встречал даже среди учениц католической школы. Он мог поклясться, что он её уже где-то видел: или во сне, или в другой жизни. Странное ощущение дежавю не отступало.

Его сладостный транс прервался, когда из глубины толпы донёсся истошный вопль, и столб пламени взметнулся к вечернему небу. Один из протестующих нечаянно, а может и намеренно, поджёг себя. Этого и стоило ожидать при таком наличии алкоголя и картонки.

Полицейские, которым подобные зрелища были не в новинку, зашевелились и принялись вяло размахивать дубинками.

Бородатый гитарист вскочил на ноги с необычайной для его возраста прытью и дёрнул танцующую девчонку за волан юбки.

— Хватит, Хейзел. Иди домой.

Девчонка спрыгнула с мусорного бака, затянула потуже шнурки сапог и поцеловала бомжа в щетинистую щёку на прощание.

— Джоул, приходи к нам ночевать, если в приюте не будет мест. Логан не станет возражать. Попьём чаю, травки покурим перед сном.

— Ступай, моя хорошая.

Хейзел ещё какое-то время сжимала его руку в грязной вязаной перчатке с отрезанными пальцами.

— Я волнуюсь за тебя, Джоул. Ты мне чего-то не договариваешь.

— А вот это совсем ни к чему. Я не первую зиму провёл на улице.

Через две минуты Хейзел, оторвавшись от толпы протестующих, бежала по освещённым улицам Филадельфии. Одну руку она засунула в карман куртки, а другой придерживала фотоаппарат, бережно и нежно, как мать прижимает к груди своего младенца. В эту минуту она ещё не подозревала, что за ней кто-то следовал. Если бы она обернулась, то увидела бы на расстоянии каких-то тридцати футов долговязого парня в протёртой драповой куртке, с длинными русыми патлами и дебильной улыбкой.

Подобное поведение не было характерным для Пита Холлера. Обычно, когда ему нравилась особа противоположного пола, он помещал себя в поле её зрения и давал ей шанс его оценить, прежде чем приблизиться к ней. Голодный журналист не имеет права навязывать своё общество даме. Он может лишь стоять и ждать, пока его отвергнут или пожалеют. В этот вечер, однако, он действовал наперекор своим сложившимся привычкам. Он был благодарен горемычному чудаку, который поджёг себя, таким образом прервав выступление Хейзел. Теперь у Пита появился шанс поговорить с ней. Ему безумно хотелось взять у неё интервью. Как ни крути, а за три месяца бездействия он успел соскучиться по работе журналиста. У него с собой не было ни диктофона, ни пишущей ручки, но он чувствовал, что запомнит каждое слово девушки, если она согласится поговорить с ним.