Ева

«1801. Я только что вернулся от своего хозяина – единственного соседа, который будет мне здесь докучать. Место поистине прекрасное! Во всей Англии едва ли я сыскал бы уголок, так идеально удалённый от светской суеты. Совершенный рай для мизантропа! А мистер Хитклиф и я – оба мы прямо созданы для того, чтобы делить между собой уединение»41

После полуночи церковь начала заполняться людьми. Краем глаза я замечала знакомые лица: мама Фрэн, мистер и миссис Ноланы, Нил, Ронни, Голд, цветочница и булочник, Элли Хайд, Мартин, Генри и все остальные наши друзья, директор школы, папа, мама, Лукас. Весь город был здесь.

Я читала всю ночь, и я хотела бы сказать, что, когда я закрыла страницу, произошло чудо, но это неправда. Ничего не изменилось для меня, но нельзя сказать, что ни для кого ничего не изменилось. Я посмотрела на Ника – его лицо выглядело умиротворённым, и я знала, что Фрэн мной довольна: её любимый перешагнул черту от смерти к жизни и справится, не сразу, не до конца – но встанет на ноги.

Но для меня не было ни покоя, ни утешения. Положив книгу в гроб, я поцеловала холодный гладкий лоб Фрэн, шепнула маме «Я домой» и вышла на улицу.

До рассвета было ещё далеко. Четыре утра, час быка.

Холодный воздух душил и дышать было больно. Горло горело от непрерывного чтения и назавтра у меня пропадёт голос.

За спиной послышались шаги.

Лукас. Локи.

Я протянула руку назад, и он переплёл свою сильную ладонь с моей и так, взявшись за руки, мы пошли домой.

Перед порогом я его не отпустила.

– Не уходи.

Он согласился, думая, что мне нужна его нежность, но мне нужна была его сила и горячее дыхание. Не чувствуя любовной страсти, я горела от невыплеснутой ярости, и мой поцелуй был полон злости и жажды жизни. Не умея воскресить Фрэн, мне хотелось почувствовать теплое тело и стук крови под кожей, боль от прикосновений, говорящую о том, что я – живая.

– Сильнее, молила я его, пожалуйста, сильнее, и Лукас, поначалу державший меня как хрупкую чашку, поддался моему безумию и скоро мы сплелись с ним как дикие звери, не снимая одежды, не заботясь о ласках, не щадя друг друга.

После я сделала вид, что уснула, и он ушёл, нежно поцеловав меня на прощание, а я лежала с закрытыми глазами и не знала, где мне искать спасения.

Глава 29. Тишина

На похороны я не пошла. Мне больше нечего было сказать Фрэн, а что скажут люди – меня не заботило. Меня вообще ничего не заботило.

Сначала меня никто не трогал, оправдывая моё желание одиночества потерей, но дни шли, скорбь в сердцах людей утихала, жизнь брала своё и всё возвращалось на круги своя. Всё, кроме меня.

С каждым днём становилось только хуже. Мама, папа, Лукас тормошили меня по очереди, пытались разговорить, и я старательно слушала, не желая обидеть. Они не понимали.

Несколько раз приходил Голд, но я каждый раз поворачивалась к нему спиной, и он перестал.

Меня показывали доктору, и он к моему удовлетворению сказал, что пока я ем и встаю с постели, ситуация не выходит за рамки обычного стресса, и поэтому я каждое утро умывалась, надевала свежее платье и исправно засовывала в себя завтрак, обед и ужин.

Телевизор меня раздражал, на книги я не могла смотреть без ненависти, задушевных бесед мне не хотелось, и я сутками лежала на подоконнике, глядя в окно и слушая музыку.

На выпускной бал я не пошла. Мама несколько раз пыталась робко спросить, что у меня с поступлением, но я отмолчалась. Про письмо, спрятанное у меня в ящике стола, я так никому и не сказала.

Мой восемнадцатый день рождения прошёл незаметно, в тихом семейном кругу. Пришли Ронни, Лукас. Голд не заходил, но прислал подарок. Я не стала открывать. Родители подарили мне новенький «скорп»42 и какая-то часть меня помнила, как бы обрадовалась такому подарку месяц назад. Я искренне расцеловала обоих – знала, что такая покупка для них была исключительной.

Ронни вручила чек, Лукас подарил мне мой портрет, заставивший ахнуть всех от восторга, но, когда мы остались наедине, протянул свёрток.

– Это – настоящий подарок.

По виду это была книга.

– Если это книга, лучше скажи сразу.

– Это не книга.

Я сорвала обёртку. Там была толстая тетрадь в красивом переплёте – к обложке явно приложил руку Лукас, и ручка, самая обычная, шариковая.

– Блокнот?

Он пожал плечами.

– Ты ни с кем не говоришь. Поговори с ним.

– С блокнотом?

– Его зовут Морти.

– Что?

– На самом деле я вру, но ты улыбнулась и поэтому я рад. Ева, я ничего не понимаю в друзьях и женщинах, но я знаю точно – когда мне плохо, моё творчество меня спасает. Каждый художник знает, что чем больше в тебе яда – тем лучше получится картина. Пиши. Это поможет сгладить острые углы в голове.

– Тебе помогает?

– Да.

Я поцеловала его, но знала, что не стану ничего писать.

– Спасибо, Лукас.