Ева

– Врешь! Я все равно узнаю, кто они такие. А ты за ложь жизнью ответишь. Пока ты не расскажешь мне правду, я поочередно буду отрезать пальцы твоим сестрам. Ну что, поиграем?

Гербер вынимает из кармана гильотину для обрезания сигар.

В дверь стучат:

– Шеф, водитель Анны хочет вам что-то сказать. Говорит, что знает пацана.

– Ну вот и приехали, – произносит Гербер, – пойду потолкую с ним. Анна, ты похожа на свою мать. Только хуже. Она не перечила мне, просто нервировала своим присутствием. Но ты выводишь меня из себя, ты… ты…

Он выходит, закрывая за собой дверь.

– Держите их под замком. Я скоро вернусь, – слышится его голос за дверью.

Анна быстро встает с кровати.

– Мы должны приготовиться, – говорит она сестрам, – нужно искупаться, украсить комнату. Где косметика? Нужно выглядеть красивыми. Как только папа вернется, мы должны сделать все, чтобы он нас простил. Чтобы простил меня. Вам ничего не угрожает, будьте спокойны.

Сестры изумленно смотрят на Анну. Они потеряли последнюю надежду выжить. Они понимают, что скоро Анны не станет и, наверное, они тоже умрут. Но не отказывают сестре. Моются, прихорашиваются, наносят макияж. Может быть, это их последние часы, может, Анна вспомнила, как в детстве они вместе купались, красились, танцевали, и сейчас они совершают прощальный ритуал. Они украшают столы в комнате, осыпают пол вокруг кровати лепестками цветов.

В центре комнаты Анна ставит большое кресло. Рядом – круглый золотой стол, на него – вазу с фруктами. Гроздья черного винограда, свисая из вазы, ложатся на столешницу. Анна задергивает шторы, оставив тонкую синюю полоску света.

– Мы станцуем для папы. Все будет хорошо. Он нас не убьет.

Глаза Анны горят. Искупавшись и накрасившись, она надевает атласное белье и ложится на кровать, раскинув волосы. Сестры в коротеньких белых халатах садятся рядом.

В квартале женщин в черном на всех домах висят траурные флаги. Уличный туман обесцветил все вокруг. Окна закрыты, на улицах ни души. Ева шагает медленно, за ней, держась на большом расстоянии, идет Мэри. На Мэри старая, но хорошо сохранившаяся униформа, расшитая серебряными ножницами. Черные ножницы на ее лице тянутся от глаз до подбородка. Ветер гладит ее белые волосы. За спиной Мэри – знаменитый синий меч.

Ева идет по середине узенькой улочки. Она снимает капюшон и останавливается.

Занавески на окнах раздвигаются. Некоторые из женщин в черном выходят из домов. У всех бледные лица. Они окружают Еву. Одна, высунув голову из окна, кричит:

– Подлая тварь, ты еще жива и посмела явиться сюда?!

Она чем-то швыряет в Еву.

Другая, приблизившись, плюет в девушку:

– Бессовестная! Мои дети пошли за тобой, и никто из них не вернулся. Смотри!

Женщина вынимает из кармана фотографию, тычет ею Еве в лицо.

Третья подходит, хватает Еву за косы и трясет.

– Ты тут сдохнешь! Смотри на меня, ничтожество! Будь ты проклята! У меня не осталось слез! Я потеряла сыновей. Все было бы, как раньше, не явись ты со своей войной. Ты все испортила! Ты говорила, что все изменится. И что, что теперь? Ты жива, а моих детей нет, сука! Будь ты проклята!

Ева смотрит на нее, и из ее глаз текут фиолетовые слезы.

– Я никого не уговаривала участвовать в войне… Ваши дочери и сыновья были добровольцами.

– Замолчи, замолчи! – кричат женщины, теснее сжимая кольцо. – Ты использовала наших детей! Чтоб тебе провалиться сквозь землю, дрянь! Сколько человек пошли за тобой и не вернулись?!

Кто-то из них дергает Еву за одежду. Мэри входит в круг. Все отступают на шаг.

– Ваши дети умирают каждый день. – Мэри становится рядом с Евой. – Их эксплуатируют, скармливают гиенам. Их учат покорности, их убивают при обороне городских границ, в мирное время. Так или иначе, в этом городе рождаются трупы, смертники. Мы хотим, чтобы они были рядом с нами, были здоровы, счастливы, но не хотим бороться ради этого. Ваши дети боролись ради себя и ради своих семей, ради вас, а не ради Евы.

– Да, не хотим, чтобы они боролись, – отвечает какая-то старуха. У нее седые длинные волосы. Глаза совсем белесые, почти как у Бабушки. В руках изогнутая клюка. Она слепая. Все перед ней расступаются. – А почему это мы должны хотеть, чтобы наши дети жертвовали собой? После твоей войны мы в наказание платим двойной налог. Ради чего наши дети должны умирать? Ради свободы, которая потом окажется невесть в чьих руках? – Старуха замолкает, скрипя вставными челюстями. – Что происходит при землетрясении или извержении вулкана? Правильно, мы убегаем, мы прячемся. Герберы – стихийное бедствие, которого все боятся, даже ты. – Она направляет клюку на Еву. – Люди привыкли к страхам еще со стародавних времен. Но они никогда не смирятся с теми потерями, которые понесли ради идей, потому что они фальшивые. Идеи для богачей и таких бездельников, как ты. Зачем ты пришла, чего ожидаешь от нас? Чтобы оценили твое великодушие, чтобы простили? Да кто ты такая!

Старуха подходит к Еве. Сухонькой рукой щупает ее веки, потом подносит руку к шее. Желтоватая пелена глаз шевелится, рот старухи открывается, и из глубин ее гортани выходит серая пыль.