Ева Луна. Истории Евы Луны

В полдень я приготовила суп и решила отнести его в комнату Зулемы; я надеялась, что мне удастся покормить ее хотя бы с ложечки, но у меня самой подкашивались ноги и дрожали руки, и в итоге я еще на кухне перевернула тарелку и пролила суп на пол. Вскоре стало ясно, что нам с хозяйкой в тот день будет не до еды: так и не придя в себя после ночи ожидания, она встала с постели, но не смогла даже выйти из комнаты; она раскачивалась из стороны в сторону с закрытыми глазами и что-то монотонно бормотала себе под нос. Неожиданно это неразборчивое бормотание сменилось пронзительным жалобным криком, похожим на плач раненой сирены.

– Успокойтесь! Камаль не вернется. Если вы не можете без него жить, отправляйтесь его искать. Любого человека можно разыскать, если очень хотеть. Другого способа нет. Вы меня слышите, сеньора? – От страха я даже схватила ее за плечи и несколько раз сильно тряхнула; мне хотелось вывести хозяйку из ее мучительного состояния.

Зулема мне не ответила; в тот день у нее частично отшибло память, по крайней мере, испанский она забыла начисто, и больше никто не слышал от нее ни слова на этом языке. В конце концов мне удалось снова уложить ее в постель, и, когда она успокоилась, я прилегла рядом с ней, напряженно прислушиваясь к ее дыханию. В итоге мы так и уснули, прижавшись друг к другу, обе – каждая по-своему – измученные и выбившиеся из сил. Такими нас и увидел Риад Халаби, когда вернулся домой вскоре после полуночи. Его фургончик был доверху набит новыми товарами для магазина, а кроме того, он, как человек заботливый, не забыл про подарки для своих близких: жене он привез кольцо с топазом, мне – платье из органзы, а Камалю – две рубашки.

– Что у вас тут случилось? – не на шутку испуганный повисшей в доме печалью и предчувствием несчастья, спросил он.

– Камаль ушел, – не без труда пробормотала я.

– Как – ушел? Куда?

– Не знаю.

– Он же мой гость, он не может уйти просто так, не предупредив меня, не попрощавшись…

– Зулеме очень плохо.

– Похоже, тебе еще хуже, дочка. У тебя, наверное, температура.

Он укутал меня как можно теплее, и мне полегчало: вместе с потом из меня вышел страх, лихорадка унялась, температура спала, появился аппетит; что же касается Зулемы, то стало понятно, что ее болезнь куда серьезнее и излечиться от нее будет не так просто. Заболела она от любви – это было понятно всем, за исключением ее мужа; он не желал этого понимать и видеть, он отказывался связывать внезапное исчезновение Камаля с болезнью своей жены. Он не спрашивал, что случилось в его отсутствие, наверное, потому, что догадывался, каким будет ответ, но одно дело – догадываться, а другое – знать. Добейся он от кого-нибудь подтверждения правильности своих предположений, и ему пришлось бы мстить как изменнице-жене, так и предателю-родственнику, а он, как можно догадаться, был слишком жалостлив и мягкосердечен – ему совсем не хотелось отрезать жене груди, а затем разыскивать ее любовника хоть на другом конце света, чтобы отрезать ему гениталии и засунуть в рот, как того требовали традиции предков.

Зулема внешне успокоилась и вела себя еще тише, чем прежде: она почти все время молчала, иногда плакала и полностью потеряла интерес к еде, к радио и даже к подаркам мужа. Она стала худеть, а через три недели ее кожа приобрела оттенок сепии, словно от самой Зулемы осталась лишь фотография, сделанная давно, еще в прошлом веке. Единственное, что могло вызвать у нее сильную реакцию, – это присутствие Риада Халаби и любая его попытка как-то пожалеть и приласкать ее. Она отскакивала словно ошпаренная, и взгляд ее в эти секунды выражал лишь одно чувство – ненависть. Мне пришлось на некоторое время прервать занятия у учительницы Инес, и я практически перестала появляться в магазине; не возобновились и былые еженедельные походы в кино, и все потому, что я не могла даже на шаг отойти от хозяйки: весь день и бо́льшую часть ночи я проводила рядом с ней. Риад Халаби даже нанял двух продавщиц, чтобы убираться в «Жемчужине Востока» и стоять за прилавком. Единственное хорошее воспоминание об этом периоде моей жизни связано с тем, что именно в те дни хозяин вновь вспомнил о моем существовании и стал относиться ко мне как прежде, до приезда Камаля; он снова просил меня почитать ему вслух, рассказать придуманную мной историю, мы снова играли в домино, и он опять поддавался, чтобы я ощутила радость выигрыша. Несмотря на тягостную атмосферу в доме, мы вдвоем даже находили поводы, чтобы иногда посмеяться.