Ева Луна. Истории Евы Луны

Мы познакомились с Кларисой, когда я была еще девочкой-подростком и служила в доме Сеньоры – «ночной бабочки», как старушка именовала работниц этой профессии. Уже тогда было непонятно, в чем держалась душа Кларисы. Казалось, что она вот-вот оторвется от земли и вылетит в окно. У нее был руки целительницы, и люди, не имевшие возможности оплатить визит к врачу или же разочаровавшиеся в официальной медицине, вставали в очередь, чтобы женщина сняла им приступ боли или утешила в несчастье. Моя хозяйка обычно звала ее для массажа спины. Попутно Клариса вела с Сеньорой душеспасительные беседы, чтобы повлиять на ее судьбу и наставить на путь истинный. Однако хозяйка не имела ни малейшего желания следовать этому пути – иначе она бы разорилась. Минут десять-пятнадцать – в зависимости от интенсивности болей – Клариса передавала хозяйке целебное тепло своих ладоней, а потом соглашалась выпить фруктового сока в качестве платы за труды. Сидя на кухне лицом к лицу, женщины болтали о земном и о Божественном; причем хозяйка больше говорила о первом, а Клариса – о втором. Однако обе соблюдали взаимное уважение и правила хорошего тона. Потом я сменила работу и лет на двадцать потеряла Кларису из вида. Когда жизнь свела нас снова, мы подружились и навсегда сохранили добрые отношения, несмотря на разные препятствия, иногда возникавшие между нами, включая ее смерть, внесшую некоторый беспорядок в наше общение.

Даже когда старость не позволяла ей двигаться так же быстро, как в прежние годы ее миссионерской деятельности, Клариса всегда была готова помочь ближнему и часто делала это вопреки его воле. Так произошло с сутенерами на улице Республики, которым нередко приходилось с неудовольствием публично выслушивать из уст этой доброй женщины призывы встать на путь истинный. Клариса была готова отдать страждущим все, что ей принадлежало, а принадлежало ей, по сути, только то, что было на ней надето. К концу ее жизни трудно было отыскать человека беднее, чем она. Благотворительность Кларисы превратилась в дорогу с двухсторонним движением: уже неясно было, кто жертвует и кто принимает жертву.

Женщина жила в собственном старом трехэтажном доме. Несколько комнат в нем пустовало, а другие сдавались под склады хозяину рюмочной, поэтому во всем здании стоял кислый запах от дыхания пьяных. Клариса не хотела переезжать из этого дома, доставшегося ей в наследство от родителей. Дом напоминал ей о славном прошлом, и там, в самой дальней комнате, более сорока лет тому назад заживо похоронил себя ее супруг. Он был судьей в далекой провинции и достойно выполнял свои обязанности до тех пор, пока в семье не родился второй ребенок. Это событие так разочаровало судью, что он утратил желание противостоять судьбе и кротом зарылся в зловонную нору своей комнатушки. Выходил он оттуда крайне редко: как мимолетная тень, приоткрывал дверь, чтобы выставить наружу полный ночной горшок и забрать еду, которую Клариса каждый день приносила к порогу. Супруг общался с ней посредством бумажек, написанных каллиграфическим почерком, и стуком в дверь: два удара означали «да», а три удара – «нет». В его комнате раздавалось астматическое покашливание, а иногда – отборная пиратская брань, неизвестно кому адресованная.

– Бедняга! Пусть Бог поскорей призовет его к себе и позволит ему петь в хоре ангелов, – вздыхала Клариса без всякой иронии.

Но кончина супруга в ближайшем будущем не входила в планы Божественного провидения, поскольку судья пережил свою супругу и жив до сих пор, хотя ему уже, наверное, лет сто. Может, он и умер, а кашель и проклятья – лишь эхо давних звуков.

Клариса вышла замуж за этого человека, потому что он первым попросил ее руки, а родителям девушки казалось, что судья составит ей очень хорошую партию. Клариса покинула строгое богатство отчего дома и смирилась с алчностью грубого мужа, не мечтая о лучшей доле. Один-единственный раз она с ностальгией отозвалась о прошлой жизни, упомянув рояль, на котором с наслаждением играла в детстве. Так нам стало известно о ее увлечении музыкой, и много лет спустя, когда она уже была старушкой, друзья в складчину подарили ей скромное пианино. К тому времени Клариса лет шестьдесят не подходила к инструменту, однако тут же уселась на табурет и уверенно сыграла по памяти ноктюрн Шопена.