Ева Луна. Истории Евы Луны

Весь первый день на свободе я шел без остановки. На следующее утро я смастерил себе лук и стрелы, чтобы добыть дичь на прокорм покойнице и себе. Воин с грузом убийства на душе должен поститься десять дней, чтобы ослаб дух убитого, который по прошествии этого срока отделяется от тела убийцы и отбывает в мир духов. Если не соблюдать пост, то дух покойного жиреет от полученной пищи и растет внутри тела убийцы до тех пор, пока не задушит его. Я видел много отважных воинов, погибших такой смертью. Однако, прежде чем приступить к обряду очищения, я должен был увести дух женщины из племени ила в густую чащу леса, где его никогда не найдут. Я поел совсем мало – в самый раз, чтобы не убить женщину еще раз, уморив ее голодом. Каждый кусок во рту казался мне гнильем, каждый глоток воды горчил, но я заставлял себя есть за двоих. Целый лунный месяц я шел вглубь сельвы, унося с собой дух женщины, который становился все тяжелей. Мы с ней много разговаривали. Язык племени ила свободен, он раздается под сенью деревьев как долгое эхо. Мы общались через песни, через прикосновения, через взгляды. Я поведал ей легенды, услышанные от матери и от отца, поведал ей о своем прошлом, а она рассказала мне о рассвете своей жизни, о том времени, когда она была беззаботной девчушкой и играла с братьями и сестрами, кувыркаясь в грязи и раскачиваясь на ветках самых высоких деревьев. Она деликатно умолчала о закате жизни, полном несчастий и унижений. Я подстрелил белую птицу, вырвал у нее лучшие перья и сделал покойнице украшения для ушей. По ночам я разжигал небольшой костер, чтобы женщина не мерзла и чтобы ее сон не тревожили ягуары и змеи. Я осторожно купал ее в реке, натирал ее золой и увядшими цветами, чтобы смыть с нее все плохие воспоминания.

Наконец мы достигли нужного места, и нам не надо было продолжать путь. Лес там был такой густой, что подчас мне приходилось прорубать в зарослях путь своим тесаком и даже прогрызать дорогу зубами. Говорить надо было очень тихо, чтобы не нарушить покой времени. Я выбрал полянку у ручья, соорудил навес из листьев и сделал для женщины гамак из трех длинных полос древесной коры. Потом я побрил себе голову ножом и начал поститься.

За долгое время путешествия мы настолько сблизились с женщиной, что полюбили друг друга и не хотели расставаться. Но человек не хозяин своей судьбы, и мне не оставалось ничего иного, как выполнить свой долг. Много дней я не ел, лишь по чуть-чуть глотал воду. По мере того как силы покидали меня, покойница выскальзывала из моих объятий, а ее дух, становившийся все воздушнее, уже не давил на меня. Через пять дней женщина сделала свои первые шаги по окрестностям, пока я дремал. Однако она пока не была готова к самостоятельному путешествию, поэтому вернулась ко мне. Несколько раз она отходила от меня все дальше и дальше. Боль от ее ухода была ужасна, словно от ожога, и мне приходилось призывать на помощь всю отвагу, унаследованную от отца, чтобы не назвать ее по имени и не попросить вернуться ко мне навсегда. Через двенадцать дней мне приснилось, что моя женщина летает, как тукан, над кронами деревьев, и я проснулся. Мое тело было очень легким, а в глазах стояли слезы. Она ушла совсем. Я взял оружие и много часов шагал вдоль ручья до русла реки. Я зашел в воду по пояс, наколол на острую палку небольшую рыбку и проглотил ее целиком, вместе с чешуей и хвостом. И тут же меня с кровью вырвало этой рыбой, как и должно было быть. Моя печаль ушла. Тогда я понял, что смерть подчас сильнее любви. И после этого я отправился на охоту, чтобы не возвращаться к себе в деревню с пустыми руками.

Эстер Лусеро