Ева Луна. Истории Евы Луны

К нему доставили Эстер Лусеро[33] на самодельных носилках. Она истекала кровью, как зарезанный вол, а ее темные глаза были широко распахнуты от ужаса. При виде пациентки доктор Анхель Санчес впервые утратил привычное спокойствие, и не без веской причины: доктор был влюблен в нее с той минуты, когда увидел Эстер в первый раз еще девчушкой. В те годы она играла в куклы, а он, постаревший на тысячу лет, только что вернулся из своей последней победоносной кампании. Он въехал в деревню во главе автоколонны, сидя на крыше грузовичка; на коленях у него лежала винтовка, половину лица скрывала густая борода, а в паху застряла пуля. При этом он испытывал такое счастье, какого не знал ни раньше, ни потом. Среди толпы, что приветствовала освободителей радостными возгласами, он разглядел девочку – она размахивала красным бумажным флажком. Тогда ему было тридцать лет, а ей около двенадцати. Однако, обратив внимание на тонкую кость девочки и ее глубокий взгляд, Анхель Санчес сразу понял, что перед ним незаметно для всех расцветает удивительная красавица. Он любовался на нее с крыши грузовичка и думал, что перед ним видение – последствие болотной лихорадки и эйфории победы. Но той же ночью он не нашел утешения в объятиях очередной «невесты на час» и понял, что непременно должен отправиться на поиски красивой девочки – хотя бы убедиться, что она ему не привиделась. На следующий день, когда стихли уличные празднества и перед людьми встали будничные задачи по приведению мира в порядок и избавлению его от обломков диктатуры, Санчес отправился на обход деревни. Первой его мыслью было посетить школу, но все школы были закрыты после решающего сражения, и доктор напрасно стучался в запертые двери. Через несколько дней тщательных поисков, когда он уже было решил, что девочка – плод его усталого воображения, он набрел на маленький домик, выкрашенный голубой краской. Его фасад был изрешечен пулями, единственное окошко выходило на улицу и отделялось от окружающего мира лишь цветастой занавеской. Постучав пару раз в дверь и не получив ответа, доктор решился войти. В доме имелась только одна бедно обставленная комната, где было прохладно и темно. Доктор пересек комнату, открыл дверь с противоположной стороны и очутился в большом внутреннем дворе, заставленном горшками и прочим скарбом. Под деревом манго был натянут гамак, рядом стояло корыто, в глубине двора находился курятник, и повсюду стояло множество жестяных банок и глиняных горшков с овощами и цветами. И в этом дворике пред ним предстала та, которую он принимал за ночные грезы. Эстер Лусеро, босая, в простом холщовом платье, с копной волос, перехваченной на затылке обувным шнурком, помогала бабушке развешивать белье. Увидев доктора, обе они непроизвольно попятились, поскольку привыкли относиться с недоверием к мужчинам в сапогах.

– Не пугайтесь, я друг, – сказал он, держа в руке засаленный берет.

С того самого дня Анхель Санчес испытывал к Эстер Лусеро лишь молчаливое вожделение, стыдясь своей страсти к девочке, не достигшей пубертата. Из-за нее он отказался от предложения перебраться в столицу, поучаствовать в переделе власти, и предпочел возглавить единственную больницу в этой богом забытой деревне. Он надеялся, что любовь к Эстер не выйдет за рамки его воображения. Доктор довольствовался малым: смотреть, как она идет в школу, лечить ее от кори, давать ей витамины в трудные годы, когда молоко, яйца и мясо распределялись только среди малышей, в то время как остальные обходились бананами и рисом. Он любил навещать девочку в ее дворике, где, сидя на стуле, учил ее таблице умножения под недремлющим оком бабушки. Эстер Лусеро стала называть Санчеса «дядей», что казалось самой подходящей формой обращения, а бабушка постепенно смирилась с его присутствием, как и со многими другими необъяснимыми итогами революции.

– Какой резон такому образованному человеку, доктору, начальнику больницы, герою революции проводить столько времени с болтливой старухой и молчащей девочкой? – судачили деревенские кумушки.

В последующие годы девочка расцвела неожиданно, как это бывает почти всегда, но Анхель Санчес верил, что на его глазах свершается чудо и что только ему видна красота, втихомолку созревшая под скромными платьицами, сшитыми бабушкой на швейной машинке. Доктор полагал, что при виде Эстер все мужчины, как и он сам, теряют покой. Поэтому его удивляло отсутствие воздыхателей и претендентов на ее руку и сердце. Доктора обуревали противоречивые чувства: присущая каждому мужчине ревность, постоянная меланхолия – продукт отчаяния – и адская лихорадка, нападавшая на него во время сиесты, когда он воображал, как девушка, нагая и возбужденная, непристойными жестами манит его в полумраке комнаты. Никто и никогда не заподозрил, какие эмоции раздирают ему душу на части. Самоконтроль стал второй натурой доктора Санчеса, отчего он снискал славу доброго человека. Деревенские кумушки в конце концов отказались от идеи подыскать ему невесту и смирились с некоторой его странностью.