Дворец больше никогда не становился местом вакханалий. От случая к случаю Благодетель, желая отдохнуть от тягот власти, приказывал отвезти себя туда. Но его отдых всякий раз длился дня три-четыре, не больше: его не покидал страх, что в его отсутствие в столице созреет заговор. Управление страной не могло осуществляться без его постоянного надзора: а вдруг власть возьмет да и выскользнет из рук… В огромном летнем дворце остался лишь обслуживающий персонал. Когда смолк шум строительной техники и грохот железнодорожных вагонов, когда стихли отзвуки торжества в честь открытия дворца, окружающая природа вновь обрела покой, и опять расцвели орхидеи, а птицы свили себе новые гнезда. Жители деревни Сан-Херонимо вернулись к своим привычным делам и почти забыли о летнем дворце. И тогда невидимые индейцы медленно вернулись на свою покинутую территорию.
Первые приметы их присутствия были столь скромны, что никто на них даже внимания не обратил: шаги и шепот; силуэты, исчезающие среди колонн, отпечаток ладони на светлой столешнице. Потом стала понемногу исчезать еда из кухни, а из винного погреба пропадали бутылки. По утрам на кроватях было смято постельное белье. Слуги кивали друг на друга, но вслух об этом не говорили, ведь никто не хотел, чтобы этими странными происшествиями занялся дежурный офицер. Следить за всем дворцом не представлялось никакой возможности: пока слуги осматривали одну комнату, за стеной раздавались вздохи, но как только открывали дверь в соседнюю комнату, перед их взором были лишь развевающиеся занавески, словно кто-то только что прошел мимо, тронув их рукой. Возник слух, что дворец заколдован. Страх охватил даже солдат, и они перестали обходить здание ночным дозором; теперь охрана ограничивалась караульными, неподвижно стоявшими на посту с оружием в руках. Испуганные слуги уже не спускались в подвалы, а несколько помещений на всякий случай заперли на ключ. Люди обитали на кухне, а спали в одном из флигелей. Другая часть здания осталась без надзора и полностью перешла во власть бесплотных индейцев, поделивших дворцовые покои невидимыми линиями и хозяйничавших там, словно озорные духи. Индейцы сопротивлялись ходу истории, то приспосабливаясь к неизбежным переменам, то удаляясь в собственное измерение. Во дворце они обрели убежище: там они тихо предавались любви, рождались без пышных церемоний и умирали без слез. Они так хорошо изучили все дорожки этого мраморного лабиринта, что могли спокойно сосуществовать в одном пространстве с охранниками и со слугами, никогда не пересекаясь, словно живя в разных временны́х измерениях.
Посол Либерман со своей супругой и многочисленным багажом спустился на берег с трапа корабля. Он привез всех своих собак, всю мебель, все книги, коллекцию грампластинок с записями опер и всевозможное спортивное снаряжение, включая парусную яхту. Он возненавидел эту страну с тех самых пор, как узнал о своем новом назначении. Либерман оставил пост советника-посланника в Вене из желания пойти на повышение по службе и стать послом, пусть даже в Южной Америке – этой странной земле, не вызывавшей у него ни малейших симпатий. Его супруга Марсия, напротив, переезду обрадовалась. Она была готова сопровождать мужа в его дипломатическом паломничестве, несмотря на растущую отчужденность между ними. Мелочи жизни ее не заботили, а рядом с мужем она пользовалась свободой. Ей нужно было выполнять лишь минимальные супружеские обязанности, а все остальное время она посвящала себе. По правде говоря, ее муж, слишком занятый службой и увлеченный спортом, едва обращал на нее внимание и вспоминал о жене лишь в ее отсутствие. Для Либермана супруга была необходимым аксессуаром в карьере: она придавала ему блеск на светских приемах и к тому же умела эффективно организовать его быт. Дипломат видел в Марсии верную спутницу жизни, но ему никогда и в голову не приходило поинтересоваться ее чувствами. Марсия изучала географические карты и читала энциклопедию, чтобы узнать все подробности о далекой стране их нового назначения. Она даже начала учить испанский язык. За те две недели, пока они пересекали Атлантику, женщина прочитала труды бельгийского естествоиспытателя и успела влюбиться в эту жаркую страну еще прежде, чем ступила на ее землю. Марсия обладала замкнутым характером: ей больше нравилось возделывать собственный сад, чем блистать на светских раутах, куда она была обязана сопровождать мужа. Женщина решила, что в этой далекой стране она будет свободна от условностей света и сможет всецело посвятить себя чтению, живописи и изучению природы.