Евангелие – атеисту

«Это было хорошее лето! С утра бабушка Соня брала Таню за ручку, в другую — брала бидончик. Я шёл рядом, часто катил проволочкой с крючком чугунный кружочек от кухонной печки. Это ведь очень интересно — кружок катить, отпускать, ловить, разгонять, пускать вперёд по кривой так, чтобы он к тебе же вернулся… Многое я умел делать с кружком и крючком! Мы ходили в барак рабочего посёлка у лётного поля. Отец вперёд заплатил деньги за всё лето, и нам давали по литру козьего молока. Бабушка Соня тут же давала его пить, сначала — мне, потом Тане. Парное молоко нам не очень нравилось, и бабушку это удивляло. Потом мы шли обратно на дачу. Мне разрешалось пробежаться до завтрака, который на том молоке готовился… Варила бабушка каши пшённую и рисовую (редко), лапшу, вермишель, макароны. Всё было с сахаром, вкусное…

Потом грибы стали появляться. Бабушка Соня меня с ними первой познакомила. Мы вместе ходили их собирать после дождика на поляну. Маслят было много. Собирали сыроежки-«синявки», свинушки, грузди, маховики. А по кустом бузины у уборной росли белые! Из грибов этих бабушка Соня готовила на молоке нечто, добавляя картошку с луком. Вкусно было — пальчики оближешь! Танюша была от того кушанья без ума. Иногда я уступал ей свою порцию. Бабушка взамен быстро жарила мне на примусе хрустящие сладкие хлебцы. Это было не менее вкусно, но дурища Танька этого не понимала по младости лет…

Воскресные наезды папы и мамы лета не испортили. Они были всегда озабочены, оставляли продукты и уезжали до следующего воскресения.

В конце августа приехали родители как-то в субботу, с ночёвкой. Сидели вместе и ужинали на веранде за круглым столом. Родители кормили нас чем то редким и вкусным. Они пили узбекский кагор из маленьких синих рюмочек. Бабушка Соня многословно отказалась наотрез. К концу ужина мама плеснула и мне пол-рюмочки. Бабушка Соня осуждающе возвела очи к потолку, на что маменька сказала: «Крепче спать будет»» И я с удовольствием выпил вкусное, ароматное, густое, сладкое-сладкое вино…

Бабушка Соня с топчана перешла в детскую и легла вместе с Соней, а я провалился в сон на своей же кровати под открытым на улицу окошком.

Проснулся я под утро. Уже рассветать начало. Услышал на веранде возню и стоны. Испугался, встал и босиком пошлёпал из детской на веранду, с ужасным скрипом открыл дверь… Здесь я сообразил, что происходит, но было уже поздно. Родители зло на меня шикнули, чтобы убирался. Я пулей вылетел с веранды. В детской горел свет. Бабушка Соня испуганно топталась между кроватями, не могла понять спросонья, что случилось. Я сел на кровать, надутый и злой, ругнулся… Бабушка свет погасила. Утром я проснулся от крика матери, спустился и увидел в приоткрытую дверь е, босую с распущенными волосами, в светлой ночной рубашке. Она кричала на бабушку Соню: «Разве так за детьми смотрят?! Одну ночь за лето себе позволили, так и ту испоганили! Жидовка! Ты думаешь — я совсем дурра набитая, не понимаю, что мой кобелина выделывает с твоей доченькой? Хорошо устроились, живёте за наш счёт! Вон отсюда! Духу вашего еврейского, чтобы тут не было!..» Я попятился, вернулся в детскую, потом выпрыгнул из окна. Уже на улице слышал, как ревёт во весь голос Таня, за окном веранды маячит отец. Пропало лето! Я куда-то побежал… Мне девять лет…

— Спой ещё — тихо сказал Матфи.

— «Музыкант играл на скрипке… Я в глаза ему глядел… Я не просто любопытствовал, я по небу летел! Я испытываю муки — не могу никак понять, как умеют эти руки эти звуки извлекать! Из какой то деревяшки… из каких то… грубых жил? …из какой то там фантазии… которой он… служил?»…

— Это чьё?

— Булат Окуджава… Поэт не из великих…

— Что понимаешь в величии? Что, Борух, помнишь из Окуджавы ещё?

-Немного, к сожалению. И эту песню понял случайно. Работал со мной на заводе слесарь моих лет, высшего рабочего разряда, Семён Игорев. С семью классами образования всего… С двенадцати лет, кажется, в ремесле… Полу-сирота — одинокая мать… Жили на Кропоткинской, там, где — знаете — Храм был сперва… Потом там Дворец строили… сейчас там отличный бассейн… Не встречал в жизни человека более умного! Настоящий интеллигент, всё бы хорошо, но выпивал… Я ему гитару отдал-у меня от Одесского периода оставалась. Так он настроил гитару и эту песню запел… А ещё пел про кораблик бумажный… «Первый гвоздь в первой свае ржавеет — мы пьём! Он ржавеет-мы пьём! Он ржавеет…».

— Да, грусть навевают колыбельные твои, раб… Надо будет забрать к себе, сразу как срок обережения закончится… А сейчас спой настоящую колыбельную…

Пришлось импровизировать… Запел я тихо, задумчиво: «Вышла на небушко зоренька ясная… Ясно — грибы собирай! Спи мой воробышек, спи мой прекрасный — ба-баю-баюшки-бай! Даст тебе силы, дорогу укажет — Сталин, своею рукой! Спи мой воробушек, спи, мой хороший, спи мой комочек родной…»