Евангелие – атеисту

А дача тем временем бабушкиными стараниями превратилась в деревенскую избу… В пристроичке, где прежде козы были, да боровок, поселились Иван да Марья… Сараюшку кособокую из горбыля соорудили в углу участка. Туда бабушка корову возвела, скверную, малоудойную, комолую… Всё было уж в грядках, удобряемых «назёмом»… Росли огурцы, морковка, свёкла… разное… Табака дедушки Василия целая длинная грядка была… А для картошки раскопали десятину целины за забором, на ничьей поляне, где в последний год войны стаяла зенитная батарея…

Помню я Борьку в Быково уже. Сашка стал удачливым рыбаком и нас, неумех, отгонять стал в сторонку, чтобы трепотнёй своей и вознёй не мешали клёву. Он сосредоточен был на ловле. А мы с Борькой всё больше на небо, да на красоты природы окружающей любовались, сякие пацанские разговоры говорили… хвастались больше… Покуривали тайно от Сашки. Он, если бы узнал, Борьке бы уши надрал. Сам начал курить уже в Питере, наверное, на учебном судне «Кодор».

— Жили Иван да Марья сперва в Быково в землянке. Дядя Ваня говорил: точно такая же была в Петропавловске-Камчатском. Ты, Витя, наверное, помнишь. Ты жил с ними там, да?

Виктор кивнул, встал, подошёл к окну веранды, открыл створку — клацнула затворка шпингалета. Сел на подоконник лицом ко мне. За окном шёл хороший «грибной» дождь с солнышком…

— Тесно было в той землянке: Иван да Марья, старики — Лизавета и Василий, трое детей. Мария была опять беременна… Спали вповалку, а то и по очереди… Бабушка коровой занималась, новым боровком, курями — по весне мой отец купил сотню пушистых комочков — цыпок писклявых. Они подрастали в Москве, провоняли всю квартиру… Половина передохла. Остальные теперь паслись на участке. Дядя Ваня работал в Кореневе, на заводе силикатного кирпича. Отец его туда пристроил благодаря своим обширным связям. Дед Василий жестяничал, да сапожничал. Делал всё: тазы, корыта, лейки, вёдра… Любой кусок ржавой жести подбирал, да и мы, пацаны, притаскивали откуда могли. Мария, конечно, не работала, если не считать работой её почти круглосуточную возню по хозяйству. Борька ловок был на удивление. Глаза чистые, честные, а что подвернётся — не думая, сразу, украдёт! Как-то он украл в Храме в Удельной деньги с блюда подаяний деньги. Положил рваный рубль или трёшку, а с блюда в рукав засунул тридцатку. Воровал он также кур и цыплят. Как-то Саня начал нас на дальнюю рыбалку сманивать — за Фабричную, на старицу Москвы-реки. Там белый карась ловился. Но рыба когда ещё будет? А жрать то надо… Мы и запаслись: сухари, крупы отсыпали, сахарку взяли… Саня снасти готовил, приманку варил. А Борька — главный был «кормилец». Он за ростом овощей следил, старательно их пропалывал… Старшие умилялись, глядя! А он ловко так, сорняк вырвет, наклонится и одним незаметным стремительным движением башку у цыпки оторвёт, а на тельце наступит. Ни звука! И взглядом искренним на взрослых поглядывает: работаю мол, о будущем урожае забочусь! До дюжины цыпок заготовил Борька к отъезду на рыбалку и так делал каждый раз, когда рыбачить собирались. Нас не удерживали — едут и слава богу, меньше жрать просят (ко мне это не относилось, мой рот для родителей обузой не был). На рыбалке Борька тоже не столько с удочкой сидел, сколько соображал, как бы словчить… Из-за его «сообразительности» мы и ездить на ту старицу перестали. Купались однажды, пока Саня с удочкой сидел, на уху карасей отлавливал, ему одному везло. А Борька усмотрел на дне верши, кем-то поставленные… Мы их вытащили, опустошили от рыбы, да по дурости детской, поставили на другое место. На следующий день деревенские мужики из Заболотья колами гнали нас от воды… Снасть оставили им в «трофеи». Очень Саня о ней сожалел, награждая Борьку братскими подзатыльниками. Но цыпок мы уже успели в ночном костре запечь, обваляв в глине и обложив лопухами, и сожрали до косточек, которые тоже размололи молодыми зубами и съели. Хороши были эти выездные рыбалки! Воля!

Бабушка стала замечать, что цыплята убывают непонятно. Пару раз нашла головки оторванные в ботве… Вот она и говорит деду: «Василий, видно, коршун повадился курей таскать у меня… Ты бы с ружжом покараулил!» Дед догадывался, что это был за «коршун», но помалкивал, потому что не родным был и чужаком себя чувствовал. Не в праве считал себя вмешиваться, всё терпел, терпел и работал… А терпеть было что! Женщины были у нас горластые…

На покупку кирпича были нужны деньги. Корову зарезать пришлось. Торговала бабушка Лиза на рынке говядиной, Борька ей охотно «помогал». Я почему-то этого стыдился, торговать, то есть. Не был я там, но от Борьки знаю, что он ухитрился в отсутствие бабушки с гирьками «помудрить», а также со сдачей… К сумеркам, когда торговлю завершили, у него «подкожных» денег осталось на «четвертинку». Купил и нам предложил. Освоили на троих.