Евангелие для цыганского барона

К вечеру того дня барон созвал своих друзей, соседей, родственников; приехали именитые цыгане других районов и городов, которые должны были ехать вместе с Марцем в Москву. Главный Рома захотел на дорогу повеселиться. Весь двор буквально кишел, как морские волны в бурю – сколько движений, шума, крика, восторгов, смеха!

От пестроты разноцветной одежды рябило в глазах. Запах разных духов и влияние разных духов смогом[6]висели над этой дикой толпой, упояющей себя исчадьем ада. Каждый из ромалэ хотел как-то выделиться из всех, показать, на что он горазд.

Старый Липован, известный своей силой, удерживающий на скаку лошадей, демонстрировал среди молодых цыган свои руки-клещи. Уже третья подкова, разогнутая как сдобный бублик, летела за ворота дома под радостный дружный возглас собравшихся.

Палюля, молодой чявалэ, тоже попытался это сделать, но сколько ни краснел, сколько ни дрожали руки его, но четвертая подкова ничуть не поддавалась.

— Та шо ты так надувся, дывысь пуп ужэ розвязуеця! – выкрикнул из толпы зевак Борис, худой высокий цыган с никогда не исчезающей улыбкой.

Раздался взрыв хохота, мышцы Палюли расслабились и он с гневом бросил подкову наземь.

Но особенно цыган захватывал риск, сопряженный со смертельными трюками. Антон, хмурый, малоподвижный рома, вывел среди толпы своего сына лет 14-15 (бесстрашного юнца!), который положив руку на дверь сарая и раскрыв веером пальцы, ждал, когда с отмеренных 5 шагов отец будет бросать ножи. Толпа замерла. Наступила тишина, когда казалось можно было слышать даже стук сердца... В 20 секунд 4 ножа торчали между пальцев юноши!

Писклявый крик Насти, приглашавшей к столам, отрезвил обстановку, словно ведро воды, вылитое на костер. Ромалэ усаживались за столы, увлекая за собой детей. Соседи из русских стояли особняком вдоль забора, стеснительно переминаясь с ноги на ногу.

— Сидайтэ, дороги сусиды[7], ны стисняйтэсь, будьтэ як дома, – приглашала Румида.

Какая-то из цыганок, усаживаясь, не уважила своего мужа. Рома за волосы вытянул ее из-за стола на середину свободной площадки двора и, при всех собравшихся, наотмашь ударил в лицо. Брызнула кровь. Женщина, взвизгнув и ухватившись руками за лицо, согнулась. Цыган с силой ударил ее ногой и, уже валяющуюся в пыли, бил коротким кнутом, извлеченным из-за голенища сапога. Все молча смотрели. Для них это было обычное явление, как бы говорящее: заслужила – получи!

Андрей Голубенко, услышав визг женщины, кинулся к Марцу, прося его вступиться за нее, но барон, резко отстранив его рукой, сказал: