Евангелие любви

Складным ножом он отрезал кусок от толстой веревки, сделал петлю и пропустил в отверстие для топорища. Для надежности несколько раз завязал и, взявшись за свободные десять футов, потащил крест к арке. Перекладина била в плечо, словно тупое лезвие, спина гнулась, ноги от бедер до пальцев толкали, толкали, толкали.

Теперь нужен стул. Без стула ничего не выйдет. Нужно идти в дом, в черную дверь. Он оказался в столовой с черным столом, похожим на те, что стоят в монастырских трапезных. С каждой стороны – по лавке без спинок. Слишком тяжелые и слишком длинные; в одиночку ему не вытащить такую из двери и не развернуть в коридоре. Только не теперь, когда его миссия подходит к концу и иссякает источник прежде бьющей ключом энергии.

Он нашел то, что ему требовалось, в пятой комнате – низкий громоздкий табурет с квадратным сиденьем дюймов пятнадцать высотой. Удобная высота, чтобы сидеть, но неудобная, если надо дотянуться до того железного крюка. Вытащить табурет во двор было очень трудно и заняло много времени, даже по сравнению с тем, сколько он провозился с изготовлением креста. Силы кончались, но теперь он не мог позволить себе потерпеть поражение. Что-то бормоча и качаясь, он собирал их последние остатки, в душевной муке колотя себя кулаками по худым бокам и глотая слезы вперемешку с потом.

Наконец ему удалось установить табурет в арочном проходе. И, забравшись за него, он перекинул веревку через крюк.

Джошуа потянул за конец – крест на земле шевельнулся. Веревка была прикреплена к нему в месте соединения двух шпал, а сидящий в дереве топор держался намертво. Он перестал тянуть, когда крест встал под углом, сделал узел, чтобы зафиксировать его в таком положении, и слез с табурета. Упал, хватаясь за вертикальную перекладину креста, и глядя вверх, неловко извивался и раздраженно повторял: «Я человек!», пока не удалось подняться.

Вернувшись в сарай, он взял моток шпагата, несколько гвоздей и все еще открытый складной нож. Назад к кресту. Он забил по два гвоздя в концы горизонтальной шпалы с таким расчетом, чтобы они оказались на уровне его запястий, загнул и пропустил в ушки петлю шпагата.

Последнее усилие, и все будет готово. Надо воспользоваться примером, как все было устроено в действительности почти день в день две тысячи лет назад. Гвозди не способны выдержать вес мужчины – мелкие кости и плоть разорвутся. Римляне таких непростительных ошибок не совершали. Если забивали гвоздь, то лишь для того, чтобы просто обездвижить приговоренного, но в то же время привязывали его веревками к кресту. И он тоже так поступит.

Джошуа снял пижаму и, что-то напевая себе под нос, радовался, что побеждает боль – пусть невидимые зрители знают: человек способен на невозможное. Он всем им покажет: Пилату с его крошечной командой расчетливых римских чиновников, высшим священникам и синоду, всему народу. Пусть видят, как идет на смерть человек, в котором божественного не больше, чем в остальных людях!

Стоя на земле, Джошуа подтягивал веревку, пока крест не встал прямо и его вертикальный брус не уперся нижним концом в деревянные шпалы настила. С веревкой в руках он забрался на табурет. Все его мускулы отозвались на это движение мучительным стоном. Крест был надежно уравновешен – его даже не пришлось поправлять. Концы перекладины точно доходили до стен прохода. А ведь ему не пришло в голову заранее измерить поперечину и, окажись она длиннее, крест не вписался бы в проем. Вот подтверждение совершенства предначертанности. Туго натягивая веревку, он сделал на ней петлю палача и завязал затяжной узел. Свисавший с крюка другой конец веревки обрезать не стал.

Следующей задачей было поставить табурет поближе к вертикальному брусу. Стоя лицом к кресту, он протащил веревку под левой перекладиной, не натягивая, протянул под правой и привязал слева. Теперь с передней стороны, прямо под соединением брусьев, свободно свисал кусок веревки.

Джошуа развернулся и, прижавшись спиной к дереву, окинул глазами двор. Затем присел и, просунув голову в петлю, подтянул веревку, надежно устроил ее под подбородком и встал в полный рост. Раскинул руки и продел их в петли по сторонам горизонтальной перекладины. Петли были слишком свободными, чтобы выдержать его вес. Но в своем расчетливом безумии он учел и это. Нащупал пальцами концы и затягивал петли до тех пор, пока шпагат не впился в кожу, надежно закрепляя запястья.

– В руки Твои предаю дух свой! – крикнул он громким пронзительным голосом и выбил табурет из-под ног.

Вес тела моментально натянул три веревки: под горлом и на запястьях, и Джошуа повис на кресте. А боль не такая уж сильная! Не сильнее, чем от гнойников под мышками. Не хуже поцелуя Иуды Кэрриол. Или бесконечных миль беспрестанного хождения. И определенно милосерднее боли от его ноши, от груза его призвания и от мучительного осознания собственной смертности. Эту боль терпеть намного легче.

– Я человек! – хотел сказать он, но веревка пропускала в разрывающиеся легкие лишь тоненькую струйку воздуха.