Бадди Купперман все реже выходит из своей комнаты. Я зашел туда как-то раз, когда он уехал в долину купить табаку. Горы исписанных листков громоздились на трех столах вокруг компьютера, десятки разноцветных стикеров колыхались на кедровых стенах. Это была моя жизнь. Мои реакции и раздумья, мое происхождение, прошлое и будущее, все вперемешку. Мои слова, записанные вживую, хроника моего духовного становления, поиски, гипотезы, возможные сюжетные повороты, варианты развязки…
Во что превратился человек, написавший «Лангуста»? Его чуткость, ранимость, сострадание, талант влезать в шкуру героя, хоть морского гада, хоть человека — куда все это делось? Моя история под его пером была попросту планом сражения.
~~~
— Дата назначена! — прогремел Уоллес Клейборн, входя в гостиную, где пресс-атташе помешивал кочергой в камине.
Он только что сошел с вертолета и был в официальном костюме для Белого дома под паркой на меху. Следом осторожно семенил епископ Гивенс в засыпанном снегом пальто, зеленоватый и напряженный: он плохо переносил полеты. Присев на стул справа, он спросил, лег ли Джимми. Ким набрала в своем электронном блокноте код
— Их тоже надо понять, — снисходительно улыбнулся судья Клейборн, потирая озябшие руки над огнем. — С юридической точки зрения, генетический наследник Иисуса вполне может предъявить права на достояние Святой Церкви.
— Мы никого не собираемся грабить, — сухо напомнил Ирвин.
— Разумеется. Поэтому я дал Джимми подписать письмо, в котором он отказывается от всех имущественных притязаний. Ответ от папской канцелярии уже пришел: его приглашают предстать перед комиссией конгрегации по вопросам канонизации святых седьмого декабря в восемь часов пятнадцать минут.
По гостиной прокатилось восторженное «Ура!», точно в фан-клубе, когда любимая команда выходит на международный турнир. Ирвин этого не выдержал.
— С ума все сошли? — закричал он, вскакивая. — Вы что, отправляете вашего чемпиона в Рим за медалью? Думаете, все будет так просто? Напомню, если вы забыли, что по прошествии двадцати столетий церковь
— Уж теперь-то никуда они не денутся! — громыхнул Бадди Купперман. — Мы преподнесем им на блюдечке живое доказательство!
— И во что вы его превратили, это живое доказательство? В автомат, который бубнит псалмы по-арамейски, старит вино и делает свежий хлеб черствым? В зомби, в умерщвленную плоть, в снятого с креста, в распятую топ-модель — а как же послание любви, а осуждение власть имущих, а бунт? Вы промыли ему мозги и набили голову вашими знаниями, вашими теориями, вашими амбициями и навязчивыми идеями! Каждый из вас лепил Бога по образу и подобию своему, каждый из вас создавал своего клона! Да что вы себе думаете? Что вы усилили его божественную природу, выхолостив все человеческое?
— Это был только этап, — флегматично отозвался Бадди Купперман, ставя на столик бокал с бренди. — Теперь мы перейдем к активной фазе. Невзгоды ближнего, так сказать, боль и сострадание.
— Героика добродетелей, — подхватил епископ Гивенс, которому дежурный сержант принес чашку горячего чаю. — Это действительно основополагающий момент для Ватикана. Демонстрации паранормальных способностей конгрегация всегда предпочтет скромность и самоотверженность. У нас есть еще три недели.
— Может, отправим его в Индию, в зону наводнений? — предложил пресс-атташе, поддерживая огонь пачками газет, которые он ежедневно получал.
— Слишком популярная сейчас тема, — покачал головой Бадди. — Ватикан может расценить это как рекламную акцию.
— Голод в Африке? — высказался диетолог.
— Не лучше ли уж тогда в Лурд, на практику, санитаром? — вскинулся Ирвин. — Высочайшая в мире концентрация увечных, слепых, умирающих, гремучая смесь веры, бессилия, несправедливости и разочарования! Там-то вряд ли кто заметит, если он кого-нибудь исцелит: чудо припишут Богоматери или воде из грота. А если ничего не получится, так свидетелей не будет, зато добровольная помощь страждущим станет плюсом в его досье! Ваши остолопы из папской курии сразу поставят ему «отлично»!
Все растерянно притихли, только Ким Уоттфилд с благодарностью взглянула на генетика: ей ли было не понять, отчего у него сдали нервы. Она пыталась, но тщетно возвратить Джимми в пределы человеческого, чтобы сохранить в нем свободную волю, — и что же? Теперь она была в его глазах лишь побежденным искушением. Ничего больше сделать для него Ким не могла, кроме обеспечения его безопасности, и надеялась, что Ирвину удастся добиться лучших результатов.
— Чем вы недовольны, Гласснер? — нахмурился Бадди Купперман. — Все, что вы ставите нам в укор, было в исходном контракте. Вы сами обратились к нам.