А я, изображая растерянность, продолжал в том же духе, осматривая себя самого – рылся в карманах, приподнимал жилет, дергал за ремень. Потом, помолчав, опустил глаза на пару дюймов ниже живота. Теперь уже по толпе зрителей прокатился выжидающий смешок.
Но я и не думал останавливаться.
– Итак, остается привязать козу к единственно подходящему для этой цели – гм… выступу… – И я привязал поводок… в общем, к этому самому месту. Как раз в этот момент козочка сильно дернула за поводок, и я невольно охнул.
Здоровенная рожа Тора прямо-таки побагровела от смеха.
– Эй, немедленно прекрати! – заорал я, обращаясь к козе, и тоже дернул за поводок. Из корзины упало несколько фруктов, и козочка, пританцовывая от нетерпения, потянулась к ним, таща меня за собой.
– Ой-ой-ой! – истошно завопил я. Еще несколько фруктов упали на землю. – Что ты делаешь? Мои сливы! Мои сливы!
Теперь уже хохотали все боги. Даже ледяная Скади не выдержала. Оказалось, единственное, что может ее рассмешить, это коза, привязанная к… причинному месту Вашего Покорного Слуги[54]
.Я еще только раз видел впоследствии, как смеется Скади. И, увы, при весьма трагических обстоятельствах – по крайней мере, для Вашего Покорного Слуги. Но это уже совсем другая история; она куда больше подходит для более мрачного и холодного дня.
Короче говоря, Охотница вступила в наши ряды, но, как оказалось, ненадолго. Уж больно она тосковала по снегам дальнего Севера, по вою волков, по ледяным торосам. Ну а Ньёрд, несмотря на горячее желание во что бы то ни стало закрепить этот брак и сделать его долгим и счастливым, обнаружил, что не способен жить так далеко от Асгарда и своего дворца, окна которого выходили прямо на океан, так что в комнатах всегда слышался шелест волн и крики чаек, а над верандой мелькали тени пышных облаков, собиравшихся над бескрайним водным простором. В итоге супруги договорились жить раздельно, хотя Скади всегда очень приветливо встречали в Асгарде, и она порой заглядывала туда в обличье какой-нибудь красивой северной твари – то орла, то полярного волка, то снежного барса с льдисто-голубыми глазами.
Мне, разумеется, ничуть не было жаль, когда вскоре Скади покинула Асгард. Хотя моя клоунская выходка однажды и спасла меня, а также нас всех, но Охотница по-прежнему поглядывала на меня не слишком ласково. Видимо, она до сих пор точила на меня зуб, и я чувствовал, что чем дальше я буду находиться от нее – и ее волшебного кнута! – тем лучше.
Впоследствии оказалось, что я был абсолютно прав, но об этом позже. А пока достаточно сказать, что, хотя смех и является лучшим лекарством, некоторых все же исцелить невозможно даже с помощью смеха. Скади была как раз из таких. Ну и еще Лорд Сурт. В Хаосе вообще смеха не знают; разве что отчаянный хохот несчастных заключенных, которые томятся в Черной крепости, принадлежащей Сурту. Но этот урок мне еще только предстояло усвоить. А пока, чем больше времени я проводил в этом мире смеха, ненависти и мести, тем меньше у меня, пожалуй, оставалось шансов когда-либо вернуться к исходному состоянию…
Урок четвертый. Любовь
Вы бы, наверное, подумали, что после такого опасного случая, когда обитатели Асгарда находились на волосок от новой войны, они стали чуть более осмотрительными в своих симпатиях. Однако в тот год любовь буквально витала в воздухе – возможно, из-за возвращения Идунн и ее молодильных яблок, – и вдруг оказалось, что все боги дружно подумывают о браке. Я-то, разумеется, к этому относился в высшей степени положительно. Брак означает ссоры, раздоры, что как раз и связано с одним из моих имен. Как известно, посеять ссору между супругами куда легче, чем между двумя одинокими и, естественно, более душевно здоровыми субъектами.
Возьмем, к примеру, Фрейра. После того, как я принес ему чудный подарок, изготовленный кузнецами-цвергами – и, заметьте, сильно при этом рисковал! – мне казалось, что я услышу от него хоть слово благодарности. Ничего подобного! Мое подношение Фрейр принял как должное, и это заставило меня думать, что ему, пожалуй, стоит дать небольшой урок, научить его быть благодарным.