— Я знаю, для чего я тебе нужен, — веселился Митя. — Чтобы всем восхищаться. «В белом венчике из роз впереди»! Чтобы отели вообще без звезд превращать в пятизвездочные.
— Да, это не «Шератон».
Но в общем-то все было мило и уютно. Шведский стол с едой и питьем стоял под перилами. Он был, может быть, не такой «шведский», как во Франции, но зато более шведский, чем в Швеции, — к такому выводу мы пришли. У перил мы вышли из-под навеса, и воздух, сухой и жаркий, потер кожу, как наждак.
— А где пирамиды? — Митя свесился за перила.
Пирамид с высоты не было видно — лишь густые кроны деревьев. Зато было видно то, что, наверное, нельзя видеть: быт и распорядок египетской воинской части, расположенной через дорогу, за невысоким забором. Впрочем, что мы такого видели? Лишь темно-красные береты, толчками — видимо, церемониальным шагом — пересекающие двор.
Вот два берета сошлись, попрыгали друг против друга и разошлись — первый, если мы не ошиблись, пошел в ту сторону, где был второй, а второй — где первый. Смена караула?
Вдруг мы увидели, что через двор идет кто-то знакомый. Береты почтительно застывали, встречаясь с ним. Откуда знакомый? С такой-то высоты! Но движения рук, повороты головы (больше мы ничего не видели) у каждого человека неповторимы. Март! Мы это сразу раскумекали с Митей.
— Что это он там делает? — удивился Митя.
Да мало ли что! Известно, что он готовил головорезов в разных жарких странах, как видно, и здесь.
Зачем они сейчас ему?.. «Друзья вспоминают»?
— Да пропади он пропадом! — воскликнула я. — У меня свадебное путешествие!
— Поздравляем! — послышалось рядом.
У стола стояли Цыпин с Сироткой. Сиротка в это утро была воздушно-прелестной, Цыпа вырядился настоящим колонизатором: шорты времен Киплинга, грубые башмаки, френч, пробковый шлем. Усы гордо топорщились.
— Надеюсь, мы первые, кто вас поздравил! — галантно произнес Цыпа, подвигая своей красавице стул.
— Смотрите... какая-то воинская часть! — Как бы заводя приличный разговор, я кивнула за перила. — Что у них там?
Цыпа заглянул за перила и поднял бровь:
— О! Это серьезно!
А может быть, просто кокетничал, важничал, напускал туману на свой жизненный опыт?
Не думаю.
— А мы уже прогулялись! — сообщил Цыпа. — Прелестные лавки!
— А где пирамиды? — закапризничала Сиротка.
— Пирамиды нас еще измучают! — рассмеялся Цыпа. — Кстати, вчера вечерком вы обещали к нам заскочить, на бутылочку. Переоценили свои силы?
— Недооценили! — сказала я.
Мы вчетвером гнусно хихикнули.
По моей работе я заметила давно, что советские (русские) туристы забираются в самолет дерганые, замученные-задроченные, дико терзают гида и себя, но постепенно, путешествуя по незнакомой стране, по мере нарастания благодати мягчеют, светлеют и даже вполне законченная, казалось бы, сволочь здесь становится игривой и легкомысленной.
— У меня есть чудный крем от загара! — Сиротка погладила меня по руке, как лучшая подружка.
И так мы счастливо курлыкали вчетвером, и действительно, что может быть лучше: снова лето, жара, зелень — и две счастливые влюбленные пары!
Однако размагнититься за ночь удалось не всем. Михалыч появился вроде бы еще более намагниченный, все в той же душной черной «тройке», опухший и всклокоченный. За ним, как барашек, обреченный на заклание, плелся Гуня. Михалыч, не здороваясь и, может быть, даже не узнавая нас, подошел к краю крыши, к самым перилам, и стал тыкать своим толстым пальцем в жалобно попискивающий телефончик. Потом гневно запихнул его в пиджак.
— Они обещали мне тут связь, ну и где она? — Он злобно уставился на Сиротку.
Да, свадебное путешествие, но с производственным оттенком!
— А где Агапов твой? Запил, что ли? — Теперь он навел свои глазки-буравчики на меня.
Агапов прямо на летном поле был встречен благодарными учениками — когда-то он тут учил их летать — и увезен в неизвестном направлении вместе со штурманом Васей.
— Местные не пьют... тут другое! — многозначительно произнес опытный Цыпин.
— Еще не легче! — проворчал Михалыч. Глазки у него были красненькие, кровавенькие, топорщилась светлая щетина, похожая на свиную.
Настоящий «командир производства».
Рубашка была белая, но грязная и мятая. Видно, как принял вчера «с устатку», так и рухнул и спал, не раздеваясь, до утра. Да, неухоженный. В этом плане единственная надежда на дочь Мальвинку — но где она? Что-то не верится, чтобы она, с ее энергией, так просто прожила душную южную ночь.
Где, вообще, все? Ну, Марта я видела — там, внизу... но это как раз и внушало наибольшую тревогу. В советские времена в каждой группе был стукач, который всех пас, поэтому все были под руками... Теперь свобода.