Евангелие от обезьяны (СИ)

В течение года отряды честно защищали жителей подконтрольных городов. Мало того, и «Белая Хоругвь», и «Исмаил» обратились к миротворческим силам за помощью и с просьбой о снабжении провиантом и лекарствами. Также они официально заявили, что добровольно сложат оружие, когда ситуация в стране нормализуется. Позже, вроде как в неразберихе, когда регулярные силы правительства опомнились, собрались и принялись душить гражданскую войну, оба отряда были уничтожены. И это было очень непросто, потому что и «Исмаил», и «Белая Хоругвь» выросли за счет жителей городов, которые они контролировали. Но как бы там ни было, из бойцов «Белой Хоругви» не выжил никто, а немногие выжившие бойцы «Исмаила» снова ушли в леса, чтобы вернуться уже после мирного пакта 2002 года. Благо, леса под Шуей славные, там еще «Последнего из Могикан» снимали.

Так вот, Марат был в отряде «Исмаил». Он рассказывал, что там были настоящие волки, абсолютно безжалостные. Но безжалостность и беспринципность – разные вещи. Все воевали тогда, все, поголовно, но эти парни из «Хоругви» и «Исмаила» воевали во имя своей собственной цели. И целью этой была безопасность их семей, близких, родных. А также тех, перед кем у этих бойцов появились обязательства после захвата городов. Все просто, никакой патетики. Они просто воевали, убивали, грызли глотки ради самого главного, понимаете? Это так, к слову о моем друге и о той бойне.

То есть вроде общая война была, да? А если вдуматься, получается, что у каждого она была своя. Кто-то воевал, чтобы завалить как можно больше гяуров или чурбанов, а кто-то – чтобы защитить жену, сына, соседа по лестничной клетке, просто незнакомого человека, случайно оказавшегося рядом. Нет, правда, я никого ни в чем не виню. Мы тогда все наглотались крови и все были животными. По-настоящему человеком никто не остался, потому что люди тогда не выживали. Без вариантов. Только животные. Вот так вот – без вариантов. И без…

– А вот, – глаголет Данило еще полчаса спустя, а может, и не полчаса, а может, и час. – А вот, – говорит он, – вот там, наверху, Большой театр.

– Хорошо, что не Большой андронный коллайдер, – говорю. Сам же смотрю наверх, вертикально вверх; там, верите вы или нет, и впрямь шахта, вертикальная шахта. Но я уже, честно сказать, не понимаю, насколько велик этот театр, и что в нем крутого, и почему вообще его стоит упоминать, и всё: я вижу только вертикальный тоннель, мать вашу, шахту, шахту вверх, «Мои ракеты вверх» – помните, была такая группа. Почему я о ней вспомнил? Потому что ракеты тоже в шахтах, ракете нужна шахта. А в конце, на потолке, куда ты стукнешься головой после сотни с лишним ступенек, – там люк, да, дружище, там именно люк. Вот чем заканчиваются все полеты, даже те, что еще не начались. Башкой в чугун после ста ступенек, ага.

Этот Данило, этот черт. Он все еще идет резиновыми ногами, рычагами, мелет воду в ступе, если считать ступой воды Неглинки. Нет-нет-нет, я всегда считал, что мне они во вред. Если в таких количествах.

Ключевое слово – «подземная».