И про Азимута я не думал там, в темноте. Мои мысли то и дело возвращались к нему, но я упрямо разворачивал их и мысленно жал на газ. Это было непросто, потому что у меня болела голова. Вся остальная боль перешла в странное, слегка раздражающее гудение, негативную вибрацию на грани боли и озноба. Но то, что творилось в голове, было… Как будто прямо в центре мозга вырос изначально гнилой зуб с обнаженным нервом, и кто-то с равной периодичностью капал на него ледяную воду. Каждый приступ боли заставлял меня вздрагивать, скрипеть зубами и мычать.
И все же я не думал об Азимуте. Я думал о нем до бомбоубежища, я думал о нем после бомбоубежища, но в бомбоубежище я о нем не думал. Не знаю почему. Наверное, мне просто нужно было освободить ненадолго голову от смеющегося призрака мессии и стать ненадолго самим собой, просто чуваком, который от страха заполз в мокрый мрак.
Нет, я думал о том, как же это вышло, что я с ходу, ни секунды не сомневаясь, поверил в абсолютную реальность войны. В то, что мир был всего лишь продолжительным сном, даже и не особенно прекрасным на деле. Как так вышло, что давно забытый мною страх оказался ближе и надежнее, чем все то, что я вспоминал, по крупицам восстанавливал, тщательно выстраивал заново после войны? Почему все это оказалось таким хрупким и ненадежным, что рассыпалось в мгновения? Может быть, потому, что все лучшее оказалось всего лишь иллюзией, бинтами, наложенными на точки дискомфорта. А этих точек слишком много после войны, а значит, и бинтов до хрена. Да мы все превратились в мумий, обернутых с ног до головы показной толерантностью, человеколюбием, моральными нормами и прочим общечеловеческим скарбом. Только бинты с самого начала были гнилыми и рассыпались, стоило нам упасть на карачки и немного побегать на четвереньках под горящими БТРами.
Когда приехал Марат, я окончательно замерз, смирился с гнилым зубом в мозге и набрался такого нездорового цинизма, что вроде бы меня уже было ничем не удивить. Я поднялся наверх, открыл дверь и увидел машину цвета старых костей. И… вдоль всего правого борта шли пулевые отверстия. Ровно, как перфорация. Кто-то всадил пол-обоймы в машину Марата. От живота.
А сам Марат стоял с серым лицом, и по его глазам я понял: парень только что побывал в аду. Но вот что я вам скажу. Он побывал в аду, но когда я попросил его приехать – он сел в простреленную машину и поехал. Вот так просто, понимаете? Просто сел и поехал…