Что было в следующие полчаса, я не знаю. Я полностью выпал из реальности и погрузился в мир боли. Болели легкие, спина, ноги, руки, раскалывалась голова, болели даже глаза. Я лежал на влажном бетоне внизу, в запахе плесени и застоявшейся воды, и все, чем я был на тот момент, посылало в мозг болевые сигналы. То же самое испытывает наркоман во время ломки. Пытаясь найти причину дисфункции организма, мозг рассылает диагностирующие сигналы. Но они каждый раз возвращаются, сообщая, что все ОК, мы ничем радикально опасным не болеем. И сбитый с толку мозг начинает воспринимать любой сигнал как сигнал боли. Вот только в отличие от наркомана, меня в течении часа размазало по стене взрывной волной, едва не раздавило потерявшим управлением БТРом, я пробежал не останавливаясь несколько километров и чуть не сошел с ума от страха. Другими словами, в том, что я испытывал, было минимум психосоматики и максимум натуральной, физической, животной боли.
Когда я смог заставить себя пошевелиться, я поднялся к двери, встал под триплексом и позвонил Марату.
Голос моего друга изменился. Изменился только так, как бывает у человека, на глазах которого развернулось что-то страшное. Он не мог приехать сразу, всех инженеров отправили на стену забивать брешь. Так что мне пришлось провести еще полтора часа в холодном сыром подвале, дожидаясь, когда наверху закончится глобальный кипеш.
Я плохо представлял себе ситуацию и масштабы происходящего. Но одно я знал точно: в случившемся виноват только один человек. Единственный, кто мог двумя строчками в газете перевернуть ставшей обыденной жизнь расколотого стенами города, забросив в него щедрой горстью боль, страх, запах горящего мяса и солнечные зайчики на отстрелянных гильзах.
Я сидел в подвале и думал – что же ты делаешь, сука. Что же ты думаешь о себе, если…
Моя замоскворецкая миссия, надо думать, на этом закончена; сейчас главное – как можно быстрее уносить отсюда ноги. У безоружного русского есть весьма условный шанс дойти от Новокузнецкой до Обводного канала в день, подобный сегодняшнему. Но я уже точно знаю, что сегодня я ведом – а потому, целиком и полностью вверившись ведущему, иду по улицам не скрываясь. Так, как я гулял по ним двенадцать лет назад, слоняясь счастливым и беззаботным по моему (тогда еще моему) родному городу и слушая Болотные, Ордынские и Пятницкие проповеди городского сумасшедшего, фрика по имени Златан Азимович.