Мы идем домой, мороженное смешно стекает у Стаса по подбородку. Синяя футболка с тираннозавром рексом и слоганом «Dinosauruses never die» заляпана потеками сладкого молока с шоколадом так, что тирекс похож на новогоднюю елку; надо будет стирать. Я пытаюсь объяснить Вере, что не стоило покупать эскимо, если нет возможности тут же положить его в морозильник, что как-никак лето и все такое. Она возражает, что летом все едят эскимо. Что если бы мороженное всегда лежало в морозильнике, его пришлось бы есть тоже забравшись в морозильник, и если летом нельзя есть эскимо, то когда можно? Мне нечем крыть, я не нахожусь, что ответить, обнимаю ее за талию, прижимаюсь щекой к ее волосам, мы идем и смеемся. Стас, убежавший с самокатом вперед, разворачивается, возвращается к нам и рассказывает, что в процессе катания на качелях ему дуло в живот. Боже мой! я даже не подозревал, что помню тот день в таких подробностях.
– Все, что ты здесь наблюдаешь, – философствует Паоло с видом мессии, рожденного, чтобы ему смотрели в рот, – это именно то, к чему вы всегда стремились. Я слышал, у вас надо говорить, что нас нет, что мы зомби и мертвецы. Но мы живы, мы есть, и все вы об этом на самом деле знаете. Просто сами себе врете. Думаете, если не говорить про нас, то мы исчезнем. Голову от нас в песок прячете. Как суки. Как глупые трусливые суки. Не пускаете нас за КПП. А почему? Я скажу тебе, почему. Чтобы не видеть, что вы, глупые трусливые суки, сделали. Какого Франкенштейна создали со всем этим вашим особым путем и объединением народов вокруг великой российской идеи. Как там у вас в гимне сказано? «Сплотила навеки великая Русь», а? Э, правильно я сказал, Хашимджан? Этого монстра в фильме звали Франкенштейн, да?
«Воздушные ямы, сынок, – объясняю я. – Когда тебе дует в живот, это называется воздушными ямами». Я рассказываю Стасу, что круче всего в живот дует, когда летишь на самолете. Обещаю, что скоро полетим в Болгарию, и вот тогда-то он поймет, что такое настоящие воздушные ямы. А эти – так, для тренировки. Мы действительно собирались в Болгарию, за пару дней до того забрали визы. В Несебр, который тогда еще не включили в состав цыганской локалки… Не полетели, пришлось отменить. Так иногда случается. Но в то воскресенье мы еще предвкушаем отдых, мы идем и строим планы – слишком взрослые, чтобы быть интересными Стасу, поэтому Стас не слушает, Стас разворачивает самокат и снова укатывает вперед.
– Вы странные люди, – продолжает гнать Палый, которому невдомек, что я весьма дрянной великодержавный патриот и потому никакой личной обиды от его демагогии не чувствую; наоборот, я по большому счету с ней согласен, хоть и витаю сейчас в абсолютно иных сферах. – Всем людям нужно одно: пожрать, посрать, заработать, домик у моря, машина хорошая, семья хорошая. Всем, кроме вас. Вам, сукам, нужна империя. Идея, пшик. Который вы сами выдумали и который не нужен больше никому во всем мире. Но вы – вы ради него готовы на все. Вы готовы жить в зассанных подворотнях, сидеть на ободранных кухнях, питаться окурками, пить дихлофос и считать себя счастливыми оттого, что сто восемьдесят ненавидящих вас народов говорят на вашем, а не на американском, языке. Если вам скажут, что для этого нужно расстрелять строй детей, – вы расстреляете строй детей, а если прикажут дать в жопу взводу моджахедов – дадите в жопу взводу моджахедов. Вы можете послать на смерть сына и подложить под чужака жену, лишь бы чужак красил на карте мира свои земли в тот же цвет, что и вы. При этом он может вырезать на этих землях всех русских и жить по своим законам, может вертеть на хую и вас, и ваше пидорское правительство – вам плевать. Я правду говорю, вам положить. Вам главное, чтоб одним цветом на карте. Для вас неважно кто, а важно где. За это вы убьете и себя, и всех остальных. Сорок миллионов убили, разбежались по зонам и теперь видеть не можете людей других наций, боитесь их и ненавидите, но не отпускаете. Вас не исправила даже война, самая страшная с момента сотворения Земли. Да вы же монстры. Я убил первого русского в шестнадцать лет и горжусь этим. Потому что вы – крапленая масть, порченая порода. Вы прокляты, вы всегда будете жить в падающем Вавилоне. Э, Хашим? Я правильно сказал, тот сериал назывался «Вавилон»?
Дома я мою самокат, после таких прогулок он всегда пыльный. Вытираю его специальной тряпкой, которую храню под ванной. В раскладном механизме снова разболтался шунт, я иду в коридор, достаю из шкафчика с инструментами молоток, подбиваю; думаю, уже в который раз, что надо купить ему новый самокат; зарекаюсь в ближайшем же пресс-туре сэкономить на выпивке и привезти домой часть командировочных.