Нико выкрикнула что-то вроде: «Это мое прошлое, оно касается только меня!» А Геронян прокаркал: «Оно никогда не было твоим, дура! Не ты и не я решали, как должно статься! Но отвечать будем мы с тобой!» А затем схватил ее за руку и потащил от подъезда.
И тут – я не успел даже среагировать, так быстро все произошло, – появилась машина. Большой черный «Гелендваген», квадратный и тяжеловесный, как копыто сатаны. И снова появилось это ощущение кинематографичности происходящего, нереальности, подлога. Визг тормозов, двери открываются еще до того, как машина успевает остановиться, трое одинаковых големов в костюмах хватают мою Нико, заталкивают в темный салон, один пригибает ей голову, кто-то принимает ее внутри. Нико пыталась кричать, но получилось глухо, ей зажимали рот.
Еще одно киномгновение, снова визг покрышек по тротуару, и никакого «Гелендвагена» больше нет. Обычный двор в спальном районе. Фонари над подъездами. Хармсовская детская площадка. И припозднившийся божий одуванчик, согбенный старец, пенсионер, спешащий домой.
И только тогда с меня слетел ступор. Я вдруг осознал: то, что я увидел – совсем-совсем плохо. И я, конечно, не должен был оказаться там, где оказался, и не должен был быть свидетелем произошедшего. Но так уж вышло, что я заблудился, и череда случайностей, нанизанная на прочную нить закономерности и предопределения, привела меня в этот двор. Может быть, это тоже следует считать чудом, я не знаю… Но это чудо пугало.
Они увезли мою Нико! Затолкали в тачку, как в каком-нибудь проклятом тридцать седьмом, мою девочку, мою женщину, мою единственную навсегда, на все времена Нико. И добрый согбенный старик, мертвый доктор Геронян, передал ее в лапы големов с военной выправкой.
Я вдруг сорвался и побежал, и можете мне поверить, это больше не было пародией на спортивную ходьбу.
Старик уже дошел до машины, до незаметного синего «Хюндаи», он уже даже открыл свою дверь, когда я вогнал ему между лопаток ствол «макара» и спросил: «Куда они ее повезли, мразь?» Он хотел повернуть голову, но я шлепнул его по лысине ладонью, не сильно, зачем бить сильно, когда у тебя в руках «макар»? Тогда он начал лепетать что-то вроде: «Я просто старик, у меня нет денег, я пенсионер», – и все в таком духе. Ну, тогда я снова врезал ему по лысине и сказал, что до него мне нет никакого дела. Пока. Мне есть дело только до Нико и Азимута, и если ему дорога его старая пятнистая голова, пусть везет меня туда, куда уехал «Гелендваген». А что ему оставалось, верно?