Евангелие от Тимофея

— С тобой сегодня не договоришься… Лучше посоветуй, как мне быть. За что браться в первую очередь? Откуда нам сейчас грозит самая большая опасность?

— Надо непременно отбить Отступников. Еще немного, и они отрежут Ставку от крутопутья.

— Наверное, ты прав. Придется самому заняться этим.

Упреждая коварство Отступников, гвардейская дружина еще в полночь перегородила ветвяк плетеными щитами. Чуть позже сюда же подтянулись несколько наспех доукомплектованных полков из стратегического резерва, созданного по моему прямому указанию три дня назад. Даже эти наиболее боеспособные наши части представляли собой жалкое зрелище. Указ мой, несомненно, дошел до служивых, но возымел прямо противоположное действие: разбежались молодые и проворные, а остались старые и немощные.

Исход предстоящего сражения без труда читался на скорбных физиономиях этих вояк.

На рассвете мы обошли все свое войско — много времени на это не понадобилось. Впереди шагал я, удрученный, как Наполеон перед Ватерлоо, вслед за мной хромающий на правую ногу Головастик (ночью его укусило в пятку какое-то ядовитое насекомое) и вновь назначенный главнокомандующий — пятый за последние тридцать дней. В подобных случаях полагается воодушевить войско зажигательными речами, но где, скажите, найти те слова, которые могут воодушевить на битву стадо овец? Кроме того, сегодня я надеялся закончить дело полюбовно. Два приказных, тщательно вызубривших мои мирные предложения, и приданный им в проводники пленный вражеский сотник еще накануне отправились в лагерь Отступников, и сейчас, сквозь легкий туман, в той стороне можно было различить желтое пятно костра — сигнал о готовности начать переговоры.

— Все же пойдешь? — хмуро спросил Головастик.

Я покопался в памяти, отыскивая подходящую к случаю крылатую фразу, и патетически заявил:

— Жребий брошен!

— Обманут они Тебя! Попомнишь мое слово — обязательно обманут!

— А ты сам как бы поступил?

— Конечно, обманул бы! Глупо упускать то, что само в руки идет.

— Короче, ждите меня до сумерек. Если до этого времени я не вернусь, а Отступники нападут на вас, отходите к крутопутью.

— Если ты не вернешься, то и не командуй заранее. Сами как-нибудь разберемся.

— А ты, я вижу, и рад.

— Чему радоваться. Без тебя меня в единый миг сожрут. Вон тысяцкие стоят, косятся. Я ведь для них, как бельмо на глазу.

— Не бойся. Пока я жив, тебя не тронут. Ты еще сочиняешь песни?

— Да как-то повода все не было… Да и времени.

— Повод, считаю, появился. И временем ты располагаешь. Хочу, чтобы к моему возвращению была готова новая песня. Но только не поминальная. Ну все, до встречи.

Провожаемый тысячами взоров, я пересек пустой, добросовестно вытоптанный в предыдущих сражениях участок земли, перелез через остатки колючей изгороди и двинулся на свет костра, то гаснущего, то разгорающегося вдали.

Искусному ремесленнику, стихийному еретику, а впоследствии — великому философу Лао-Цзы приписывается следующее высказывание: «Слепой знает, что кусок угля черный, а кусок мрамора белый. Но если перед ним положить два этих предмета, он не сможет указать, который из них белый, а который черный». Я думаю, то же самое касается и нравственных категорий. Практически любому нормальному человеку известно, что нужно следовать добру и противиться злу. Такую предпосылку можно считать бесспорной. Но вот как определить, что есть в данный момент добро, а что зло? Тут требуется совсем другое зрение — зрение души. В этом смысле почти все мы слепы. В погоне за добром попадаем в тенета зла. Благими намерениями мостим дорогу в ад. Губим любовью, возвышаем ненавистью. Не щадя жизни, отстаиваем собственное рабство. Проклинаем провидцев и славим лжепророков. Гордимся причастностью к сокровищам премудрости и никогда не следуем ее советам.

Как мне быть, заблудившемуся в чужом мире ничтожному слепцу? На кого уповать, на что надеяться? Где моя путеводная звезда? Как найти эту звезду и как не спутать ее лучи с отблеском геенны огненной?

Разум подсказывает, что единственный источник, из которого я могу черпать свет истины, это моя собственная душа. Иной вопрос — достаточно ли чист и глубок этот источник? А попросту говоря, в свое ли дело я ввязался, по плечу ли мне эта ноша?