Евангелие отца

Какие глупые мысли – вот так всегда перед чем-то новым и неведомым. Я всегда чего-то боялся: мне всегда казалось, что если мне что-то удалось, значит, за это придется заплатить, а если что-то случилось хорошее, значит все остальное еще впереди и это уже плохо. Я был ребенком, как вы. Что это изменило в наших судьбах? Теперь мы сидим, друг напротив друга и считаем свои потери: у кого больше – тот выиграл. А что хорошего в том, что жизнь меня нянчила? Для чего? Родители не знают, что счастливое детство – это не билет в счастье – это неистребимое, горячее и невозможное желание вернуться в детство всю оставшуюся жизнь. И счастливы взрослые дети, у которых не было счастливого детства – у них еще есть шанс стать счастливыми.

Прошло не более суток с того момента, когда я узнал, что та жизнь закончилась, что больше не будет того, что мне нравилось – одиночества, странных и непонятных книг, ветчины, сыра и вина по пятницам в лавке мсье Деловье. Спокойствие, которое длилось более пятнадцати лет, закончилось. Почему мне никогда не хотелось узнать, что давало мне такую странную и мирную жизнь? Меня не беспокоили ни приходящие ежемесячно достаточно большие суммы на мой счет (правда, что я не особенно интересовался их происхождением – были деньги на жизнь, и другое было неинтересно), ни даже наличие каких-либо других счетов в других банках. Не знаю, что лучше – знать о себе правду или пребывать в неведении?

Чем это соседка шуршит? Подпевает…. Красивая грудь…. О чем я думаю? О еврейской груди. Идиотизм – меня засунули в самолет и отправили в Израиль, а я думаю…. Она подпевает? Ага, у них тут есть музыка – какого черта я сидел столько времени и не слушал? Но сон оказался сильнее музыки – всегда спишь спокойно, когда сам начинаешь в собственную историю. Еще немного и я и вправду стану Люсьеном даже в собственном сне под убаюкивающие звуки «Серенады Солнечной долины»…

«Если ты видел когда-нибудь свет – ты сможешь меня понять. Я говорю о ярком свете: не о свете солнца. Что ж, солнце! Отрывок и отблеск, не более. И звезды – осколки. Я говорю о свете, который дает тебе утренний вздох – когда ты чувствуешь, что тебе опять повезло, и сон отпустил, и ты опять вернулся. В этот раз смог. Завтра – посмотрим, завтра – еще попытка и случай может стать не твоим. Ты потихоньку устаешь…. И красный уже не красный и синий предпочитаешь голубому, и волны мешают лежать на воде. Ты становишься старым, и сон твой становится короче, но это обман: твои дни, сколько бы ты за них не цеплялся, уже не будут радовать тебя: ты отдаляешь сон, но есть то, что неотдалимо – ты просто об этом забыл еще в детстве. Твоя мать никогда не говорила тебе, что все, что есть в твоей жизни – лишнее? Что прошлое не заменит того, что произойдет через пять минут? Что все кончится быстрее, чем начиналось…. Что потом?» Это очень плохая песня. Потом твой самолет потеряют радары и диспетчер, устало утерев вспотевший лоб, сможет сказать себе только несколько слов и в них не будет ничего про тебя. Как тебя зовут, ушедший? Кто ты? «Покажи мне, Просветленный, суть вещей, какими они есть на самом деле. Гато, Гато, парогато, паросамгато, бодхи свах ОМ» и все – конец. Ты так и не успел получить от Него точной информации о будущем. Или наоборот – тебе повезло, и ты упросил Его, и Он ускорил свершение твоей мечты: познать Истину...?

Быстро погасли огни, и человек в плаще допил свой бокал. Завтра у него трудный день: завтра надо опять выходить на работу…. Тебе не надо. Твоя работа еще впереди. Твой самолет садится в аэропорту Бен-Гурион. Уже загорелась табличка, и капитан вспомнил, что обещал Таше купить тонкие кожаные перчатки: «Опять будет сцена». Он устал от этих сцен. Но ты не думай о капитане – тебе хватит своих проблем. Просыпайся, Люсьен, тебя уже ждут гости. Начинается их праздник. Только помни: гости уйдут, а тебе за ними убирать.

Гл. 9

Я – Бальтазар и мое каждое новое утро в Танжере похоже на каждое прошедшее. Все одновременно и всего понемногу. Немного свежо, немного жарко, немного пыльно, немного надежды на дождь, которого не будет. Немного того, немного этого и сплошное похмелье. Но Ахмеду все равно – его рабочий день – это его жизнь. Все уже написано – мактуб. Все будет так, как должно быть. Пусть пьют белые люди – они глупы. Мы выпьем потом, когда семьдесят девственниц запоют свою первую песню, когда реки станут прохладны и полны воды и берега укроют от зноя, когда станем счастливыми и вспомним о Нем, который возвращает своих детей домой…. Пусть они пьют – мы выпьем потом. Сладок будет этот вечный праздник сытой и счастливой жизни. А пока…. Пока надо жить так, как написано. А этот француз смешной. Этот француз не настоящий – пусть играется – ему недолго.

- Ты – луковый суп, Бальтазар. Ты - луковый суп.… В тебе нет ни горечи, ни зла, ни вкуса – ты просто холодная жидкость странного цвета. - Ахмед сидел на корточках напротив, покачиваясь и улыбаясь, как мягкий фаршированный баклажан, который не доели пьяные соседи.