Евангелие отца

- Сколько раз я тебе говорил, Ахмед, что я не француз – причем здесь луковый суп?

- Все. Молчи. Молчи всегда. Ты – луковый суп и погремушка. - Ахмед перестал раскачиваться и медленно сполз с корточек на землю.

- И никакой я не Бальтазар. – Я смотрел на его улыбающуюся физиономию, в которой отражалось блаженство совершенно счастливого человека. – Что за дурацкое имя?

- Ты – Бальтазар. Я – Ахмед. Ты – не умеешь пить. - Он растянулся на ковре и закрыл глаза.

Я оставил его в покое – пусть спит, бедный и счастливый Ахмед – человек, готовый умереть каждую минуты. Человек, который ждет смерти и надеется на ее скорый приход. Человек, который сделал все, чтобы ничего не иметь и ни к чему не привязываться, чтобы уйти незаметно, как только будет такая возможность. И, кажется, он видит эту возможность во мне. Бедный, счастливый Ахмед, я завидую тебе – осталось совсем немного. Уже одели свои нарядные платья твои девственницы, уже горит огонь в очаге, на котором твои братья приготовят тебе молодого барашка. Я обещаю тебе, что все будет так, как ты того хочешь – тебе уготована дорога героя. А названное тобой мое имя Бальтазар я оставлю себе – оно мне нравится. Пусть так меня зовут. Оно напоминает мне детство и пиратов, которые были счастливы и беспечны ровно столько сколько длился путь стопушечного королевского фрегата к их старому, повидавшему многие бури кораблю под веселым, но очень мертвым Роджером.

Танжер просыпался – у всех есть дела: базар просыпался – у всех есть дела. Я шел в никуда по узкой улице досыпающего города. Все чего мне хотелось – заснуть, как Ахмед и спать, спать, спать и улыбаться во сне – он живет, когда спит. Он счастливый и очень хитрый человек. Почему он работает на меня? Ему все равно: пока плачу я – он работает на меня. Потом будет платить другой, а я не хочу увидеть Ахмеда в стане моих врагов. Но и это неправда, а вы поверили. Он такой же Ахмед, как я Бальтазар.

Я иду – пять утра. Гудит голова – очень пусто внутри…. Совсем…. И собака вот проводила меня укоризненным взглядом – у нее есть дела – скоро встанет хозяин и прошамкает босиком по сырому от влаги глиняному полу, поджимая теплые со сна ноги, к медному чайнику с чистой водой…

Скоро в его доме запахнет хлебом – у него есть жена – она еще спит. Но пока есть жена – есть кому печь хлеб. Больше жен - больше хлеба. Все просто. Больше жен – больше мальчиков, которые вырастут и будут кормить на старости лет своего отца. А говорят, Он несправедливо создал этот мир! Все справедливо: женщина должна рожать мальчиков и печь хлеб, а мы будем молиться, чтобы мир не изменился. Если случайно родятся девочки – это тоже ничего, потому что должен же кто-то рожать мальчиков? Чтобы белые люди, которые поклоняются смерти и несчастью, преклоняют колени перед страданием и болью, не желая снять Его с креста, так и остались в невежестве и темноте…

Сколько прошло дней? Этот вопрос очень повеселил бы Ахмеда. У него один отсчет: время – это расстояние между двумя кольцами, которых у него шесть. А расстояние между кольцами – это разница в возрасте жен, которых только три. Поэтому, если колец шесть, а жен три, а денег не хватает, то время – это только количество денег – не более того. Мы считаем время и его становится меньше, и деньги мы считаем, и их становится меньше – поэтому смысл жизни в увеличении денег, тогда и время начнет крутиться в обратную сторону, и жен станет шесть, как колец, и колец может стать девять…. Почему нет? Аллах будет только радоваться, глядя на Ахмеда. А меня, наверное, Аллах не замечает и это плохо, когда тебя видит только один из Богов – ты что-то теряешь от этого. Я помню – прошло три недели. И эти три недели стоили жизни не только мне. Когда смерть становится реальностью, а жизнь вымыслом, многое видится не так, как ранее. Прошло всего три недели…

…Надо выпить. Очень надо. И не воды. И я, конечно, выпью. Потому что зол на Алла-Эд-Дина, который обещал забрать меня с этой «золотой» баржи еще вчера вечером. Надоело два месяца болтаться в море даже на такой роскошной посудине, как эта. Два месяца рядом с толстым, старым, вечно потным и постоянно что-то жующим принцем.

Вы видели когда-нибудь человека весом в сто пятьдесят килограммов, в розовом шелковом пиджаке, синем галстуке, и оранжевых шелковых штанах и желтой рубашке, которая постоянно вылезает из штанов и не сходится на пузе? Уже нехорошо? А если добавим золотые украшения на толстые пальцы и шею, которая отсутствует? А я ем рядом с ним пять раз в день. Вернее, он ест и чаще всего баранину, а я, наблюдая все это, давно на диете. Именно передо мной он пять раз в день стоит коленками на восток, и именно я вижу его огромную задницу пять раз в день во время молитвы, потому что я не должен выходить из его каюты (если можно каютой назвать зал, в котором можно, не мешая друг другу, проводить одновременно съезды республиканцев и демократов, а сбоку еще и международный Конгресс партии «зеленых», если бы не шест для стриптиза посредине).