Евангелие рукотворных богов

Кулак наклонился к костру, подобрал вывалившуюся ветку, пошевелил ей в углях и раскурил от занявшегося конца короткую самодельную трубку. Табак. Лишь возвращаясь с богатой ярмарки можно было позволить себе такую роскошь. Глубоко затянулся - по телу пробежала волна тепла и успокоения.

- Ага, я бы ужо их всех репу садить поучил.

- Пускай Полк учит, он у нас башковитый.

- И ему не веришь?

- Ему… я его понимаю. Он княжить хочет, как встарь. В городе осел, округу подминать начинает, горы золотые обещал, только не выйдет ничего.

- Почему? Многие к нему пришли.

- Ну, навел он порядок на ярмарке, город, согласен, от всяких бед оборонить его дружинникам по силам. Только поселки наши по всей Куте разбросаны - сотни верст, а он и дальше, за Устье, вниз по Елене замахнулся. Непосильную ношу на себя берет. Пусть пока под боком разберется, а там посмотрим.

- Посмотрим, - кивнул Кулак, - тут я с тобой согласен, Напастей еще тех не видели, от которых он беречь рвется.

- То-то и оно.

Лес тихо шумит, шелестит листвой. Будто и не было Войны, будто не осталось за спиной почти уже двух десятков лет растерянности, испуганного недоумения и отчаянного желания выжить. Спокойные, мирные звуки природы. Словно не рыщут в глубине странные, невиданные ранее создания - огромных размеров волки с почти человеческими глазами. Едва ощутимое дуновение ветра, шевелящего прибрежный камыш и несущего радостную свежесть приближающегося утра. Запах наступающей весны в месяц, считавшийся до Войны первым месяцем лета. Люди сидят у костра, курят, беседуют - картинка из потерянного прошлого, артель рыбаков на привале. Нет вчера и нет завтра, есть только сейчас - расслабленно текущая действительность, словно вырванная из уже уничтоженной, кажущейся чужой реальности. Люди отдыхают. Люди научились наслаждаться каждым мгновеньем. Они познали вкус родниковой воды и куска черствого хлеба. Теперь они знают цену прожитого дня. Да, они многому научились за этот короткий, в половину поколения, промежуток времени, но и многое забыли. Например, они уже не умеют удивляться - их не беспокоит, тревожит, да, парящий в небе дракон; они остались бы равнодушными, узнав, что солнечные горячие пляжи далеких вожделенных стран теперь скованы льдом; они спокойно принимают даже то, что смертельно израненный человек без квалифицированной помощи через месяц сам становится на ноги.

- Хорошо как, - вздохнул Кулак, - давно так тихо не было. А? Может и наладится? Кута смотри - чистая, как встарь.

Свежи были воспоминания - воды реки, несущие свернувшиеся сывороткой грязно-серые хлопья пепельной пены. В первые годы грязь ползла по течению сплошным комковатым ковром, позже, как правило, после таяния снега или дождей, в мутноватой воде вновь появлялась странная взвесь.

- Очищается помаленьку.

- А я вот боюсь. Тебе порой не кажется, смотришь на лес - вроде все как прежде, и в то же время немного не так. Как будто меняется незаметно. Ты птиц когда в последний раз видел? И зверье в лесу порой такое встретишь… Про волколаков и не говорю.

- Да, сосед, тебя послушать - хоть в петлю, пойдем по палаткам, молодые пусть службу бдят.

Старики поднимаются, подбирают с чурок, на которых сидели теплые мохнатые шубы и расходятся по стоянкам. Старики… сколько им было, когда началась Война? Двадцать пять-тридцать лет, не больше. А посмотреть сейчас - выглядят на все семьдесят. И то правда, год после Войны один за два разменивается и то лишь тем, кто выжил.

Назад вверх по течению возвращаться не в пример тяжелее, приходится постоянно работать веслами, часто останавливаться на привалы, однако правду люди говорят - путь домой из гостей в два раза короче кажется. Пять дней плавания - и за поворотом реки вырастают очертания родного хутора - ладный смоленый частокол из разобранных изб старого поселка, смотровая вышка с деревянными щитами, обшитыми дубленой кожей, в прошлом году подправленные сходни-пристань. Из-за ограды колоннами, подпирающими свинцовое небо, поднимаются вверх полосы дыма. Отлегает от сердца - в селении все в порядке, уберегли боги от непрошенных гостей, живы оставшиеся родичи. А Ванко соскучился еще и по новому жителю хутора. Ведь разобраться - своими руками выхаживал, как котенка с пальца кормил. Спасенного незнакомца иначе, как Ванковым крестником и не называл никто. Пока сам не узнаешь - не поймешь радости и удовлетворения, когда безнадежно больной, вот уже четыре недели говоривший разве только с духами, вдруг осмысленно смотрит в твое лицо и с трудом, но отчетливо внятно произносит:

- Ка-а-ак де-ела, п-пацан?