Спутники замирают в ожидании продолжения. Но та, кого называют Кэт, хоть это и не настоящее ее имя, вновь молчалива и бездвижна.
– Ух… аж мурашки по коже от ее откровений, – первым приходит в себя плотный.
– Не говори, – соглашается Рус и тянется за гитарой.
Старый инструмент. Кедровый корпус когда-то был покрыт темным блестящим лаком, а теперь дека потерта и дорогой мозаичный рисунок розетки местами обтрепан. Колки и порожки раньше сверкали, радуя глаз, – сейчас их покрывает матовый налет. Но музыкант берет гитару нежно, подхватывает гриф двумя пальцами правой руки и ласково скользит левой ладонью по волнующим обводам боков. Все струны, а это очень непросто в наступившие времена, на месте, хоть и перетянуты для левши, и, даже не слыша первых аккордов, можно с уверенностью сказать – инструмент настроен на совесть. Ловкие пальцы начинают танцевать по ладам.
Голос у молодого спутника спокойный и сильный, чуть грустный, и такая же грусть в больших темных глазах, направленных вверх, сегодня все почему-то смотрят на небо, но в осанке, расправленных плечах и гордом подбородке – достоинство. Достоинство человека, идущего на эшафот, ведь совсем не важно, как долог путь обреченного – десять твердых шагов по крутой лестнице или дорога длиной в тысячи верст и несколько лет.
Названный Братом покачивает головой в такт музыке. Высокий и массивный, он действительно напоминает деревенского пастыря, а густая окладистая борода лишь усиливает сходство. Солнце не спеша скатывается за горизонт, и скоро в небе воцарится идеально круглый диск луны, едва различимый в густом мареве.
– Сказано, – задумчиво говорит Брат, лишь смолкают последние аккорды, – «стояли перед престолом и вокруг него четыре живых создания, со множеством глаз спереди и сзади. И первое из них было подобно льву, второе – быку, а у третьего было человеческое лицо, четвертое же было подобно орлу летающему».
– Да ну тебя! – усмехается гитарист. – Это же просто песня.
А в это время где-то все готово к жертвоприношению.
Общность существ, презираемая всеми и именуемая не иначе как уроды. И гордо называющая себя метаморфами. Бессловесные животные, парии в мире считающих себя нормальными. Избранные, подвергаемые ужасающим превращениям на новом витке рукотворной эволюции вида. Первыми ступившие на путь Великой Трансформации. Из десяти оплодотворенных женщ… м-м-м… самок лишь одна вынашивает плод. Из десяти разрешившихся только у двоих рождается жизнеспособное, нет, даже так – условно жизнеспособное потомство. И только у половины из оставшихся приплод хотя бы относительно разумен. Один процент – неутешительная статистика. Все это компенсируется чрезвычайной плодовитостью. Способные понести самки метаморфов почти всегда беременны – так велит их свежеиспеченная религия, требующая посредством слепого подбора неисчислимых вариантов, методом упорных проб и постоянных ошибок всемерно оказывать помощь странному божеству в сотворении совершенного создания – Равного. Надо сказать, среди сотен невообразимых порождений иногда, редко встречаются довольно любопытные экземпляры. Впрочем, речь не об этих капризах ополоумевшей природы или, пусть так, результатах усердного поклонения. Речь о самом культе, его обрядах, предписывающих, например, ежегодное посещение Воронки – гигантского кратера в теле земли, заполненного грязно-зеленой жижей, в толще которой зиждется невероятная жизнь и, возможно, обитает сам Бог. Бездонная яма, окруженная чужеродной, неестественной растительностью. Лишь самые выносливые, преодолев головную боль и ломоту суставов, добираются до ее берегов и в религиозном экстазе исторгают содержимое своих внутренностей, впитывая божественную благодать. Очередную дозу. Для обилия и богатства метаморфоз. Метаморфы ни во что не ставят собственные жизни, заставляя страдать себя, своих самок и своих детей во имя грандиозной цели – торжества Нового Человека.