Евангелие рукотворных богов

Наверное, долгие годы аккумулируемая бывшим погостом негативная энергия, выплеснувшись, превысила допустимый предел и переродилась в новую, осязаемую форму. То, что раньше казалось поверьем, обретая власть только в периоды эмоциональной уязвимости, – дети и пьяные, кто может быть непосредственнее? – теперь получило силу, способную материально влиять на окружающее. Ближе к середине парка странное воздействие начало проявляться уже визуально. Природа подстроилась к изменившимся условиям и научилась довольствоваться коротким летом и мимолетной весной, многие растения успевали украсить себя зеленью листвы, а некоторые – худо-бедно плодоносить. Но здесь весны не было. Корявые сучья голых деревьев царапали небо, а лишенные кожи-коры стволы походили на уродливые человеческие фигуры, застывшие в мучительных позах.

Чуть дальше, в глубине просматривалось нелепое сооружение – на небольшом пригорке циклопическим нагромождением прямоугольных блоков высилась серая громада театра. Неизвестно, чего добивались забытые теперь зодчие, но храм искусств, многогранно угловатый и практически лишенный окон, больше походил на мрачную цитадель, вырубленную в скальной породе темницу.

– А где там могут быть магазины? – вполголоса, почему-то не хотелось нарушать гнетущее безмолвие, спросил Рус.

– Внизу, где цокольная часть выходит наружу, – ряд павильонов.

– Торговцы в театре?

– Ну, бывали времена, когда купцы не гнушались предлагать свои товары и в церквях.

– Такое было?

– Это из старинной притчи.

Впрочем, Брат слукавил, он знал, что совсем немного не застал времена, когда старые монастыри использовали под амбары или казематы для душевнобольных, а на фундаментах великих храмов строили стадионы. Торговые ряды рядом со сценой – ничто по сравнению с аттракционами на могилах. Иногда Брат мучился вопросом: а может, мир заслужил такой конец? Нет, не заслужил – в его годы, добрые два десятка лет накануне войны, люди медленно учились смотреть вокруг другими глазами. Не успели.

Они приближались к театру, и в пасмурном небе его ровные грани казались творением чуждого разума, заброшенным из иной реальности в этот расползающийся по швам мир. Путники проходили мимо старой церкви; Крестовоздвиженская, вспомнил ее название Брат. Увы, вблизи она оказалась под стать окружающим руинам – осыпавшаяся штукатурка, зияющие прорехами, как лохмотья нищего, купола, слепые проемы окон с остатками пыльных бесцветных витражей и черный зев входа, немо шамкающий сорванными с петель коваными воротами. А театра разруха не коснулась, как будто не было для него войны и хаоса. Словно появился он здесь уже после.

К театру, находившемуся чуть на возвышенности, мрачным приглашением вела широченная каменная лестница. Гигантская печь, подумал Брат, вот что напоминает сейчас это серое здание. Адский крематорий и крошечные фигурки людей у его входа, нависающего идеально прямыми углами. «Оставь надежду всяк…»

– Я туда не пойду. – Стерва кивнула в сторону лестницы.

– И не понадобится, – успокоил бывший горожанин, – лавки там, правее, внизу, подниматься не надо.

Все чаще стали попадаться стаи собак, мало чем отличавшихся по внешнему виду от встреченного раньше пса. Разномастные, одни большие, другие совсем шавки, похожие друг на друга одинаково бешеным блеском слезящихся глаз и безумным оскалом, они, тем не менее, вежливо уступали дорогу, убирались подальше. А потом, издалека, невидимые, затягивали унылую, печальную, многоголосую песнь. Путники не знали, что эта свора – храмовые псы, нежно пестуемые метаморфами. Жалкое подобие тварей, очищающих землю в угоду драконам – стае. Храмовые псы, обязанные в клочья рвать чужаков, посягнувших на святыню. Святыню? Храм?

Маленькая группа отчаянных, бредущая навстречу Судьбе под звуки собачьего воя.

Не дойдя до театра, отряд начал забирать вправо, к магазинам, и только недавняя рабыня, шедшая чуть в стороне, продолжала двигаться по прямой.

– Кэт! – окликнул ее Рус.

Девушка перемещалась как заведенная кукла, словно зачарованная мрачным великолепием, Злом и Тьмой, исходящими от серых стен. Она обернулась. Взгляд осознанный, не затуманенный чужой волей. Понимающий и обнадеживающий. Улыбнулась.

– Похоже, она знает, что творит, – пробормотал Брат. – Идем побыстрее, закончим с делами.

Чуть позже он оглянулся и поразился представившемуся образу. Тонкая, гибкая фигурка медленно плывет вверх по нескончаемой лестнице. Девственница, поднимающаяся на кровавый жертвенник дракона. Вот только бывший когда-то адвокатом, а ставший странствующим проповедником, знал Брат, что вовсе не непорочна, по крайней мере телесно, эта изящная темноволосая девушка. Да и лестница, этот чертов театр, или храм, как подсказывало что-то в глубине души, появились здесь задолго до представляющихся крылатыми ящерами загадочных механизмов…

– Вот, – сказал Брат, остановившись, – это тут.